Начинается... Сегодня они отключили свет –
завтра захватят почту, сберкассы и телеграф.
В моем чулане пылится трехколесный велосипед.
Я бы уехала, верно... Да только куда ж – без прав?
Запуская мастер иллюзий и генератор идей,
поступив на заочные курсы моделированья миров,
режу воду ножом, не причиняя вреда воде,
длинной иглою штопаю истонченных минут капрон.
В тихий омут черти кидают свои понты,
притопывают копытцами – им радостно и смешно.
Ставят меня перед зеркалом, уверяя, что это – ты.
Я бы, возможно, и повелась, будь поглупее, но
синоптики обещают, что долгой будет зима.
О ее порождениях расскажет нам Стивен Кинг.
Не пером, зато при свечах – романтика, вашу мать! –
забиваю на электричество и пишу тебе. От руки.
Ты рисуй, девочка, небо пошире,
солнышко глазастое желти, не жалея,
дети девяностых стали большими,
тоже выбирают потяжелее.
Ты рисуй, девочка, открытые ставни,
ты рисуй, девочка, горе - не беда,
ты рисуй, девочка, кем ты не станешь,
как ты обрастаешь словом "когда".
Ты рисуй, девочка, жаркие страны,
голубые ёлочки, город весной,
оставайся, девочка, юной и странной,
зубиком младенческим под десной.
Ты не бойся, девочка, это лото же:
повезло с карточкой - значит, победил,
тяжело мне, девочка, и светло тоже,
так рисуй, девочка, краски разводи.
Ты рисуй, девочка, золотой остров,
у твоей кисточки нужный нажим,
стали большими дети девяностых,
тоже научились правильно жить.
Ты рисуй, девочка, вязкие кошмары,
ты рисуй, девочка, дымку на морях,
вроде всё нормально, а тебе мало,
у твоей мамы седина в кудрях.
Ты рисуй, девочка, позабудь об этом,
ты рисуй летом Казанский собор,
мама твоя плачет, что ты стала поэтом,
плакала бы лучше, что ты стала собой.
Ты бери, девочка, кальку и ватман,
чтобы размахнуться во всю длину.
Заходи, девочка, заходи в ад мой,
я тебя огнём своим прокляну.
Мир хороший, девочка, только для взрослых,
он красивый, девочка, хоть и грубит.
Ты старайся, девочка девяностых,
младшая сестрёнка моих обид.
Ты рыдай, девочка, всем, кто не дожил,
все свои молитвы на листочке спрессуй.
Ты рисуй, девочка, ты ведь художник,
ты рисуй, девочка, только рисуй.
Ты играй, Господи, в шахматы и нарды,
ты вози, Господи, на печи Емелю,
не давай мне, Господи, того, что мне надо,
дай мне только, Господи, понять, что имею.
Я работаю солнечной батареей,
я в кармане оранжевом солнце грею,
чтоб оно на небо взошло скорее
и чесало макушки заснувших лип.
Солнце ловит за пальцы меня лучами,
я его приручила и отвечаю,
солнце просит завтрак и выпить чаю,
просит прямо внутрь его налить.
Солнцу так одиноко ходить по кругу -
вот оно нашло, понимаешь, себе подругу,
и ему всё равно, хоть любовь, хоть ругань,
поболтать бы только о ерунде.
Я его несу осторожно очень,
ведь оно непоседливо, между прочим,
и всё время выпрыгнуть хочет ночью,
чтобы вдруг повсюду случился день.
Я работаю солнечным развлеченьем,
я кормлю его по утрам печеньем,
а потом усталой порой вечерней
я ему чумазую спинку тру.
И когда уже все разбрелись и спят,
я отмываю солнцу босые пятки,
а то все ведь заметят на солнце пятна,
многим это будет не по нутру.
Но потом постепенно солнце взрослеет,
в переходном возрасте жарит злее,
и багровым пятном по ночам алеет,
и подчас забывает прийти домой.
А приходит - горячее, как жаровня,
говорит, что я, мол, ему не ровня,
и не родственница я ему по крови,
и что вид ему неприятен мой.
Понимаю я, в общем, сама такая,
я всем прихотям солнечным потакаю,
а оно мне в сердце лучи втыкает,
чтоб до боли - а мне так тепло в груди.
Покричит об измене, тоске, обмане...
а потом тихонько к себе поманит
и заснёт спокойно в моём кармане,
и я буду бояться его будить.
Я работаю солнечной батареей.
На рассвете прохладно, восток сереет,
воздух пахнет листьями и сиренью,
и пора бы уже открывать карман.
Я держу карман шире, чтоб было проще...
солнце сонное нос конопатый морщит,
а потом восходит над тихой рощей,
рассыпается искрами по домам.
Больше нечего думать, не о чем плакать.
Начинаем движение вниз по наклонной. Этот дождь не закончится, он всесезонный,
от него убежала хромая собака,
у него воспаление среднего уха,
он застрял между ветками и тротуаром,
он когда-нибудь станет льдом или паром,
о него обожжется псевдо-старуха
в отсыревшем подвале сидя на стуле,
ровно в полдень по Гринвичу в душном июле
и поймет, что, похоже, ее обманули
и что смысла в природе не существует.
Все это – было. Наверно, в моей прошлой жизни.
Точно не помню, в какой – но в одной из последних.
Так же врывался ты радостным яблочным бризом –
в ворохе писем, улыбок и планов на лето.
Все это – было. Возможно, в какой-то из Греций.
Помнится смутно… кажется, даже в античной.
Я тут в кармане нашла завалящий сестерций –
значит, и Рим нас купал в своем вызывающем киче…
Все это – было. Но спутались точные даты,
а календарь – завирает. Заметил еще Грибоедов.
Я выбиваю по краю стакана стаккато…
Вспомнить бы… Герр Шварценнегер, ты мне присоветуй,
как освежить идеально затертую память.
Ты помоги… Я смотрела кино – у тебя получалось
так хорошо, что впору обнять и поздравить…
Трубка… и сад… и веранда… и кресло-качалка…
Что это, Бэрримор? Пазлы, обрывки, кусочки,
части трехмерной запутанной головоломки…
И в пролонгации темных твоих многоточий –
перемещения вдоль по выступу лезвийной кромки.
Все это – было. Глагол совершен и отставлен
в сторону – жертва абсурдному абсолюту.
Глянь, как резвятся в бассейне минуты-пираньи.
Это – январь. Аритмия. И Мебиус шутит.
помнишь, как заплетались пальцы
посреди электронных сказок?
помнишь, как неудобно клястся,
если все понимаешь сразу?
а создательница традиций,
как обычно, была в ударе.
для тебя я - мультяшный рыцарь,
взявший с полки не тот сценарий.
я совсем беззащитен, видишь?
перед теми, кто гасит лампы.
перед взглядами цвета вишни.
перед голосом из "winamp"a.
я запомнил бы те, что спелись,
и смотрел бы на все - сквозь это.
о сраженьях с отрядом мельниц
не напишут в твоих газетах.
и на пленках уже не крутят.
и случайно уже не сложат.
и разбит на пароли мультик,
на кого-то из нас похожий
(с) притворщик
нер(о)вное
а мне, наверно, подходит проза,
где в оглавлении - самое важное.
легко подохнуть от передоза,
если таблетки - от нежности каждая.
и не последнего раза ради,
а - чтобы вспомнить как выглядят лилии,
пока неласковые медбратья
кричали бы что-то насчет фамилии.
они мне по боку, но прости - ты.
за то, что выбрал единственно верное.
за вирус стойкого дефицита
того, что здесь называется нервами.
за внутривенные антидоты.
за то, что снами - но не разноцветными.
и не болей за меня. ну что ты...
главное, не потеряй за приметами
что-нибудь, что поважней чем лица.
что-нибудь поинтереснее имени.
только черкни пару слов в больнице,
если таблетки окажутся сильными
Люблю это стих-е Риммы Казаковой... Очень неприятно стало, когда узнала о её смерти
* * *
Быть женщиной - что это значит?
Какою тайною владеть?
Вот женщина. Но ты незрячий.
Тебе ее не разглядеть.
Вот женщина. Но ты незрячий.
Ни в чем не виноват, незряч!
А женщина себя назначит,
как хворому лекарство - врач.
И если женщина приходит,
себе единственно верна,
она приходит - как проходит
чума, блокада и война.
И если женщина приходит
и о себе заводит речь,
она, как провод, ток проводит,
чтоб над тобою свет зажечь.
И если женщина приходит,
чтоб оторвать тебя от дел,
она тебя к тебе приводит.
О, как ты этого хотел!
Но если женщина уходит,
побито голову неся,
то все равно с собой уводит
бесповоротно все и вся.
И ты, тот, истинный, тот, лучший,
ты тоже - там, в том далеке,
зажат, как бесполезный ключик,
в ее печальном кулачке.
Она в улыбку слезы спрячет,
переиначит правду в ложь...
Как счастлив ты, что ты незрячий
и что потери не поймешь.
1972
Я совсем недавно начала эту тему читать... Пока только на 17 странице... Столько нового и интересного для себя нашла, просто описать не могу!! Большое всем и каждому спасибо!!
Особенно хочу сказать спасибо Delightful и ЦАРИЦЕ!! Очень красивые и душевные стихи выкладываете!!
ЦАРИЦА, а за стих-е про котенка - отдельная СПАСИБО... Тронуло до слез...