Проделки купидона.

[черная маска]

Андрей шагал широкими шагами, он не шел, он мерил расстояние, ему как никогда было сегодня противно. День как-то не задался с самого утра, договор пойти с ребятами в баню рухнул, так даже и не родившись, идея всем вместе помыться в воскресенье в сауне, так и осталась очередным прожектом ребят, которые погалдели, покричали и разошлись, сам Андрей, признаться честно, тоже не горел особым желанием двинуть в эту самую сауну, ему, если поправде, то не очень-то и хотелось, дело в том, что он уже давно, очень давно не был с женщиной, и теперь именно этот факт отравлял ему всю его жизнь. Андрей заметил еще в армии, что в отношении секса он чувствует себя так же, как и донор крови. Донор, который привык сдавать кровь не потому, что и в самом деле хочет кому-то помочь, а потому, что она, кровь, прет у него из ушей от переизбытка, и он просто не может спокойно жить. Вот и у Андрея, образно говоря, перло его желание из ушей, и он уже не мог нормально жить. Вторая неприятность - Светка, эта безотказная Светка, которую за глаза он называл коровой, и которая, как ему казалось, всегда готова была лечь с ним в койку, вдруг, словно белены объелась. Она заявила ему полный отказ, в то время, когда он, как и положено джентельмену, явился к ней при полном параде и с бутылочкой портвенюги, вот в этот-то самый момент неожиданно для себя он от Светки и получил от ворот поворот, вот это да, вот это номер. Внутри Андрюхи все ныло, внизу живота, в паху, дергалось и перекатывало его нереализованное желание, его молодое "молочко", как любил сей предмет называть Андрей, просилось наружу, и ему страстно хотелось остаться сегодня ночью хоть с кем-нибудь, да хоть с самой Петровной, Андрей остановился: "А что? Это мысль", - идея закадрить Ирку на ночь начинала ему нравиться, - "Эх, была ни была, на без рыбьи и рак - рыба", - пронеслось в голове Андрея, и он ускорил шаг, вымеривая новое расстояние, но теперь к дому Ирки.
Ирка встретила его настороженно и готовая во всё оружие. За годы работы на комбинате, она повидала многое и многих, ей приходилось стоически выносить все насмешки и издевательства парней над ней. Дело в том, что Ирина была хромая, рябая, косая и страшно веснушчатая. Со всеми своими недостатками она пыталась мужественно бороться прежде, раньше, но врачи, коим она обивала старательно пороги, только разводили руками и пожимали плечами. Они в один голос говорили, что со всеми ее недостатками ничего нельзя поделать, и что ей придется с этим мириться и жить. К тому же врачи уверяли ее также, что она еще совсем даже и ничего, и что, если бы она видела своих товарок по несчастью, то всенепременно свалилась бы в обморок или чего доброго померла бы со смеху. Иринка терпеливо их выслушивала, кивала головой, со всеми их доводами соглашалась, а потом продолжала снова и снова канючить свою просьбу, в конце концов она всем надоела, и ее стали гнать из всех больниц и поликлиник небольшого городка, где собственно и разворачивались события рассказа, после чего Иринка отчаялась поправить свое развалившееся здоровье и махнула на это дело рукой.
Когда она открыла дверь, взяв на всякий случай чепельник, то увидела на пороге квартиры Андрея. Сердце Иринки екнуло и сжалось в комок, Андрей ей нравился, но она даже и в мыслях не могла себе представить себя, такую уродину, даже рядом с этим высоким, статным красавцем, которого хоть и называли все девахи на комбинате "жеребцом", все же не отказались бы с этим "жеребчиком" попрыгать в койке. У Андрея были миндалевидные, карие глаза и огромные ресницы, которым любая девчонка могла только позавидовать. Сейчас этот парень стоял у нее на пороге и переминался с ноги на ногу:
- Случилось что? - спросила тревожно Ира, прогоняя прочь от себя развратные мысли и похотливые желания, Андрей смотрел на нее жалостливо и только моргал своими огромными ресницами, - Да не молчи ты, черт проклятый, говори, что за дело? - начала сердиться Иринка.
Андрей с тоской смотрел на нее и думал: "И эта прогонит, факт прогонит, вон, какой у нее гонор и чепельник в руках, а не прогонит, так побьет, ох, что делать-то, ну не дрочить же и в самом деле", - и Андрей опять с тоской посмотрел на Ирку. Ирина выжидающе смотрела на него: "Ну, что этому красавчику надо? Что он мне душу-то рвет на куски?" - она была в отчаянии, как ей хотелось обнять этого парня, прижать к себе и жарко-жарко целовать, целовать его красивое лицо, шею, широкую грудь, да что там грудь, она готова была целовать ему ноги, лишь бы он был с ней, лишь бы он..., но все, хватит, она медленно вернулась на землю:
- Ну, говори, чего тебе надо, паскудник? - стараясь, как можно больше вложить злости в свои слова, сказала Ирина и крепче сжала чепельник. Андрей моргнул, посмотрел на нее, и вдруг неожиданно для самого себя шумно вздохнул и пустил слезу, Андрей прослезился из-за безотчетной жалости к самому себе, из-за того, что придется ему сегодня драконить и это непреложный факт, а заниматься детством он не любил, нет, не любил. И он пустил слезу, скупую, мужскую слезу, и все из-за этой курвы Светки, которая дала ему полную отставку, даже не объяснив причины. Ну а больше всего ему, безусловно, было жаль себя самого. Ирина, увидев слезы в прекрасных глазах Андрея, растерялась, сникла и скорее каким-то бабским, внутренним чувством все поняла. Она прижала его голову к своей упругой, девственной груди, погладила по волосам, словно маленького мальчика, а мужики и есть все мальцы, только росточку все разного, и повела его в квартиру, тихо и нежно что-то говорила ему на ухо и уводила, уводила, уводила….
Иринка проснулась под утро, тревожно вскинула руку рядом, рука тут же наткнулась на теплое, крепкое тело мужика: "Нет, не приснилось, не привиделось", - всколыхнулось все внутри Ирины, рядом с ней мирно посапывал красавец Андрей. Ирина улыбнулась, откинула одеяло, она любовалась бесстыдной наготой Андрея, жадно поедая его молодое, здоровое тело глазами, как он ей нравился, сказочные принцы ничто по сравнению с ним, на какой-то миг ее глаза задержались там, в том самом причинном месте, и она тихо ахнула, понятно, почему девахи называли Андрея "жеребчиком", такого ей не приходилось видеть никогда, а что ей, собственно говоря, приходилось видеть, что она могла видеть, если она – уродина. Ирина начала сердиться на саму себя. Она уже хотела спихнуть с кровати Андрея, чтобы не сопел тут, чтобы не вонял, но не смогла, бессильно опустила руки, ей так хотелось счастья, пусть и украдкой, пусть и на час, только такого, какое было сегодня между ними ночью. Ирина прильнула к низу живота Андрея и жадно потянула носом, Андрей источал аромат молодого самца, готового к бою, и она осторожно положила свою голову ему на низ животика. Тем временем Андрей проснулся тоже, он прислушивался к шорохам и шумам квартиры Ирины: "Неужели все это было сегодня, неужели он ее страстно целовал, неужели он говорил ей все эти слова", - но сам, не понимая отчего и почему, ему было приятно вспоминать эту ночь, может потому, что первый раз его не оседлывали, им не понукали, словно он и впрямь был конем, не теребили и не торопили его, и вдруг он почувствовал нежный, едва-едва ощутимый поцелуй в самую жаром пышущую часть его тела, и ему стало необыкновенно хорошо и легко, сколько раз, царапая зубами и кусая, словно на бегу, ему делали минет, но то, что он испытал, а точнее почувствовал только что ни шло ни в какое сравнение с прошлым, Андрей застонал:
- Проснулся? - Ирина говорила нежно, чуть слышно, едва-едва, и Андрей вспомнил сказку, старую сказку, которую слышал когда-то в детстве от бабушки: "А уж речь-то говорит, словно реченька журчит", - вот именно реченька журчит, и он потянулся в кровати и схватил Иринку, его Иринку, крепко-крепко прижал к себе и зашептал нежно и страстно в ее ушко:
- Не отдам, никому тебя не отдам, слышишь? - и Иринка засмеялась, она его слышала и понимала, как никакая другая, он был ее принцем, не сказочным и бархатным, а живым и реальным, пусть только на сегодня, но он ее, и она жарко и страстно, как только способна женщина, его поцеловала.