Моя новая тема, мое новое я, мое новое творчество...

[Black Needle]

Всем здравствуйте!

я не знаю вообще, имею ли право писать сюда, стоит ли, но, знаете, очень хочется.
Было время, когда в моей жизни происходило очень много различных событий, положительных и отрицательных, просто закрутивших меня в водоворот жизни...
Я бы сказала, что жизненный полюс сменился с "-" на "+", появилась работа, появилось творчество в виде многочисленных научных публикаций и собственного я...
Писать для души я не могла. Это был творческий кризис, творческая яма, много чего такого, что просто убило во мне это качество...
Возможно этим вызвано столь резкое мое исчезновение, странное поведение... я пыталась писать, у меня не получалось ничего, но пришло время остановится и подумать, а думать лучше всего получается в творчестве, наверное...

Этот рассказ - моя попытка вернуться. Для меня очень важно ваше мнение, именно потому, имею ли я право еще писать, писать сюда, писать вообще...

*В Новом Году - в Новую Жизнь*
Глава 1. Осенняя хандра
Вы ведь знаете, как выглядит настоящая слякоть? Не весенняя, по-детски игривая на солнышке и ручьями звенящая вдоль дорог. Другая. Серая, неприглядная. Пришедшая с осенним дождем и размывшая первый снег. Грязью осевшая на ботинках, и окатившая одежду зазевавшихся на дорогах прохожих. Старая, ворчливая старуха, пришедшая в город, и поселившая в души его жителей уныние и холод.
Город спасался от погодной депрессии как мог – в конце ноября уже развесили гирлянды в магазинах и начали распродажи, на витрины выставили искусственные елки и елочные игрушки – люди ждали Новый год.
Праздника ждали дети в дет.саду, школьники за партами классов, беспечные студенты, пенсионеры, бухгалтера и рабочие, пожарные и врачи, учителя и музыканты, все – от мала до велика.
Мне казалось, что в этот субботний вечер, последний вечер уходящей осени, только я не мечтала о Новогоднем чуде. Мне вообще не хотелось праздника в этом году.
Я укуталась в теплый плед, и сделала глоток горячего какао.
К сожалению, лекарства от осенне-зимней депрессии еще никто не придумал. Кто-то лечится бокалом терпкого красного вина, кто-то вдыхает сигаретный дым, думая о своем, а я предпочла поддаться плохому настроению, и просто лежать, беспорядочно переключая каналы телевизора и грея душу шоколадным напитком.
Странное все-таки человек существо – живя насыщенной жизнью, круглосуточно работая, решая проблемы, вращаясь, как белка в колесе, мы жалуемся на то, что не остается времени на отдых, на то, чтобы просто посидеть, подумать, посмотреть телевизор. А когда это время появляется, нам становится невообразимо скучно, по телевизору оказывается нечего смотреть, лежать в постели тоже быстро надоедает, и, порой так хочется, чтобы кто-нибудь просто позвонил…
Так случилось и со мной. Мой водоворот событий два дня назад прервал маленький ртутный столбик, предательски показавший 39 градусов. С детства обладая хроническими ангинами и прочей горловой заразой, я точно знала, что такая температура для меня – билет на домашний арест дней на пять, если, конечно, я не хочу в очередной раз оказаться на больничной койке.
Отложив какао и пульт от телевизора, я взяла с полки журнал. «Где и с кем встретить Новый Год?» - гласила блестящая глянцевая разноцветная обложка.
- Дурацкий вопрос, - подумала я. – Что тут говорить… Либо опять зависну на всю ночь у подруги на непонятной вечеринке с большим количеством алкоголя, либо проведу тихий вечер у родителей. Другого не дано. Большая и чистая любовь моя будет со мной лишь в новогоднем желании, на заграницу нет ни компании, ни настроения, а, главное, нет денег…
Я вернула журнал на полку и вздохнула.
- Вот живут же люди! Ездят на Новый Год туда, куда захочется, веселятся, не считают, как я, копейки… Можно сколько угодно говорить об их духовной пустоте, но они счастливы в своих мирах, а я – серая мышка, простой инженер с зарплатой в пятнадцать тысяч, сижу, и попросту завидую им.
Вообще, все чаще начинает посещать мысль о том, что меня нет. Что я живу не в том мире, в котором живет моя душа. Я в совершенстве знаю французский язык, но ни разу не была во Франции. Я хорошо разбираюсь в вине, и, пусть пью его раз в месяц, но покупаю в фирменных магазинах, не дешевле пятисот рублей за бутылку, и выбираю один из любимых сортов. Но абсолютно все мои друзья смеются надо мной, называя настоящее терпкое бургундское вино «краснятиной». Я люблю выпить кружечку пива, разливного, либо чешского, либо немецкого, в специализированном месте, одном в нашем городе, и опять никто не понимает, как можно тратить на пиво «с моей-то зарплатой» 150, а то и 200 рублей за кружку.
Я не считаю себя пустым, серым, неинтересным человеком. Я эрудированна, разбираюсь в технике, имею водительские права, знаю три языка в совершенстве, имею музыкальное образование – хорошо пою, играю на клавишных и пишу песни. Я называю себя «серой мышкой» лишь потому, что таковой выгляжу в кругу внешне ярких, разрисованных, но пустых внутренне людей.
Лишь изредка я встречаю интересных людей. В некоторых я впоследствии разочаровываюсь, кто-то разочаровывается во мне, жизнь идет, люди появляются и исчезают, и нет ни одного человека на моем пути, который шел бы со мной, дышал в унисон, слышал, как бьется мое сердце…
Я, кончено, понимаю, что это все – простое нытье, депрессия, придет время, и все эти мысли снова придется положить в мешок и завязать, работать, идти, жить, улыбаться, дружить, и, может быть, даже любить…
Самое обидное, что свернуть с этой дороги мне может помочь лишь случай. У самой никогда не хватит ни сил, ни здоровья, ни решимости.
На такой вот грустной мысли я перевернулась на другой бок, и уснула. Больным, говорят, надо много спать.
Меня разбудил телефонный звонок. Взглянув на часы, я поняла, что уже утро, и проспала я всю ночь.
- Маша, привет! Как ты?
- Привет, мам, уже почти поправилась. Температуры нет, только горло еще немного болит.
- Полощешь правильно?
- Все правильно, мам, травки, соль, сода, все, как в детстве.
- Ну, молодец. Я тебя спросить хотела, у тебя какие планы на Новый год?
- И ты туда же. Еще зима не пришла, как следует, а вы все со своим Новым годом. Не знаю я, мам. Может, к вам приеду, может, у Ольги буду справлять.
- Знаешь, мне папа подарок на Новый год решил сделать, путевки в Египет… Я с тобой посоветоваться хотела, не хочу тебя одну бросать. Может, к Сереже поедешь, мы бы тебе билет купили, они давно тебя зовут…
- Мам, я не хочу. Владивосток – это другой конец страны, тем более там будет скучно. Я встречу Новый год с друзьями, не волнуйтесь, я рада, что вы наконец-то позволите себе отдохнуть по-настоящему, вдвоем, за тридцать-то лет семейной жизни!
- Ну, хорошо тогда. И еще… Маш… ты б нашла себе кого-нибудь. Вот очередной Новый год, тебе уже двадцать три, а ты все одна и одна.
- Мам, я уже нашла один раз. Больше не хочется.
- Когда ты уже перестанешь о нем думать? Он вылечился, институт заканчивает, жениться собирается, у него все хорошо, а ты из-за него уже который год…
- Мама, я не люблю эту тему. И вообще, я сплю еще. Давай, я тебе вечером перезвоню. Хорошо?
- Хорошо, доченька, поправляйся, без шапки не ходи и носки теплые надень.
- Да, мама, так и сделаю. До вечера!
Почему у всех родителей идея-фикс выдать своих детей замуж или женить? И, почему, если моя мама вышла замуж в двадцать лет, то я автоматически в двадцать три становлюсь старой девой? Наверное, эта наука покорится мне лет в пятьдесят, имея за плечами всю жизнь и двоих, а то и троих детей.
Так, из двух зол на мою долю осталось меньшее – Новый год в кругу друзей. С другой стороны, друзьям всегда можно сказать, что я у родителей, родителям – что у друзей, и спокойно отметить праздник в одиночестве, с бутылкой шампанского и салатом «Оливье». В кого я превращаюсь… - ведь пить в одиночестве – это первый признак алкоголизма. В конце концов, как сказал кто-то из великих, об этом – о празднике – я подумаю завтра, а сейчас давно пора умыться, одеться и выйти, наконец, на воздух погулять. Пусть и до аптеки за очередной порцией таблеток, но хоть какой-то свежий воздух.
Свежий, утренний, зимний, морозный воздух не имел ничего общего со вчерашней сыростью. Дышать было легко, и снова захотелось улыбаться. Странно, но даже от этого мороза веяло предстоящим праздником. Почему-то мне вспомнилось детство, как по морозу мы ходили, покупали настоящую, живую елку, приходили домой, а от нее пахло, как от целого леса, маленького леса в городской квартире. До самой ночи мы наряжали эту елку, вешали на нее шарики, гирлянды и дождик, а потом, в темноте, зажигали звезду и огоньки, они бегали, мигали, и это было таким непередаваемым счастьем для нас, для меня и моего старшего брата!..
Как же далеко оно, мое детство, как же быстро оно от меня ушло, и пришла другая, сложная, жестокая жизнь со своими чувствами и эмоциями. Никогда я не думала, что взрослеть окажется так тяжело. Что стоят такие жизненные этапы, как становление девушкой, потом женщиной, первые предательства и первая любовь, первые обиды и первые расставания, первые страдания и новое, невиданное ранее чувство – чувство душевной боли…
Замечтавшись о детстве, я со всего размаху растянулась на льду у самого входа в аптеку. Потирая первый за новую зиму синяк, я улыбнулась сама себе и выкинула из головы грустные мысли. В конце концов, жизнь – прекрасна, какая бы она ни была, потому, что мы можем ощущать, чувствовать, думать, любить, ждать только тогда, когда мы живем.
А в Счастливый Случай нужно верить. Верить всегда, и не смотря ни на что.

Глава 2. Новый год, шампанское, и несалат Оливье.

Небо зимой в нашей полосе никогда не бывает черным. С наступлением ночи оно приобретает причудливые цвета от фиолетового до розового, иногда приобретая желто-оранжевые оттенки. Зимними морозными ночами я очень люблю разглядывать падающий снег под фонарем. Все это кажется мне каким-то особенным, сказочным и очень красивым. ...

[Black Needle]

...Эта зима выдалась особенно снежной. Не жалея никого природа заметала дороги и тротуары, тропинки и газоны, двери и калитки. Дворники не справлялись, а средства массовой информации на каждом углу говорили о небывалом уровне осадков, выпавшем за декабрь уходящего года.
Наконец, наступил день, который все так ждали – тридцать первое декабря. С самого утра он перестал радовать меня, когда я, проводив родителей на самолет, добиралась от Шереметьево до дома. Улицы были полны людьми. Все что-то покупали и куда-то спешили, кого-то ждали и к кому-то опаздывали… Вся эта предновогодняя суета была слишком далека от меня. Так и не сумев избавится от зимне-одинокой хандры, я все же решила справлять праздник в одиночестве.
Запас продуктов я уже купила, осталось только приготовить скромный праздничный стол для себя любимой, поэтому спешить мне было совершенно некуда. Я уже подходила к дому, когда около уже знакомой вам аптеки увидела очень странного человека. Он сидел на снегу, опершись о стену. Странным он показался мне потому, что был одет в дорогой костюм и дорогое пальто, расстегнутое нараспашку, а вокруг его шеи был повязан цветастый необычный шарф. Сам парень выглядел как кинозвезда – ухоженный, с красивой стрижкой, очень благородным взглядом и какими-то по-особенному интеллигентно зажатыми губами. Я подошла к нему и спросила, все ли у него в порядке. В ответ он лишь замахал головой, и вывел пальцем на снегу: «I am from France».
После этого парень закрыл глаза и упал на снег. Я забежала в аптеку и попросила вызвать скорую помощь. Парня госпитализировали, оказали первую помощь. Я просидела в больнице, в ожидании хоть каких-то новостей о новом знакомом, до вечера.
Врач сказал, что у него сильное переохлаждение, что он, по всей видимости провел на улице всю ночь и все утро. Только, к сожалению, они не могли оставить беднягу у себя, потому что из документов у него был лишь французский паспорт, а лечить гражданина другой страны нужно было по другим правилам.
Что за страна, что за порядки… С другой стороны, скорее всего, везде есть такое. Без бумажки мы все – не такие… Почему, если больница знает о том, что человек болен, она не может его лечить? Ведь, скажем, пожарная команда не проверяет документы на дом, прежде чем его тушить, ведь речь идет о жизнях людей…
Посмотрев на часы, я ужаснулась. Время неумолимо приближалось к десяти вечера. Я – растрепанная, промокшая, расстроенная, дома не готов ужин, а перспектива встретить Новый Год такой, и так его и провести меня совсем не радовала.
- Доктор, а он как вообще, пришел в себя?
- Придти-то пришел, но он молчит, а его язык у нас никто не знает…
- А его в домашних условиях вылечить вообще можно?
- Да, мы откачали его, а теперь ему нужно много пить, есть, набираться сил, пить витамины, растираться мазями, в общем, лечиться, как при обычной простуде.
- В таком случае я забираю его с собой.
- Девушка, зачем он вам, Новый год на носу, идите, вас заждались уже наверняка, волнуются, нехорошо!
- Никто за меня не волнуется… А бросать человека в чужой стране, в Новый год, одного, в мороз, который и так еле выжил, это по вашему, хорошо?
- Ну, если мы все будем такими хорошими, для себя-то что останется?
У меня не было ни времени, ни настроения в очередной раз пытаться доказать свою жизненную позицию человеку, который ее никогда не поймет. Я вызвала такси из регистратуры, и затолкала несчастного парня в машину, успев это сделать в то время, когда он еще не понимал, что с ним происходит.
На французском языке я спросила его:
- Как вы себя чувствуете?
Услышав родной язык, парень осмелел:
- Ничего, только я не понимаю, что со мной происходит, и куда мы едем.
- Мы едем ко мне домой, Новый год встречать!
- Новый год? А какой сегодня день?
- Тридцать первое декабря.
- Я в России?
- В ней, родимой, где же еще…
- А откуда вы так хорошо говорите по-французски?
- Я этот язык с детства учу. Люблю, знаете ли, учиться…
- Но мне неудобно вот так, к вам ехать…
- Неудобно читать вверх ногами. А я все равно на праздники одна осталась… А вместе веселее. Вот только… Новый год уже через час, а у меня совершенно ничего не готово…
Зайдя в квартиру, я уложила своего больного гостя в кровать. Наспех я привела себя в порядок, порезала закуски и засунула в духовку курицу. Своему новому знакомому я нагрела большой чайник чая с малиной, а для себя вынула из холодильника бутылку шампанского. Я придвинула к кровати стол, накрыла его любимой скатертью, украсила двумя свечами, расставила еду и бокалы.
- Давайте, я хотя бы шампанское открою…
- Лежите, вам лежать нужно!
- Вы так ловко с ним справляетесь… Так странно, такая красивая девушка, совершенно одна в такой день.
- Я не одна, я с вами! Знаете, я каждый Новый год так выхожу и подбираю себе кого-нибудь, для компании!
Пробили куранты, мы выпили.
- Вот уже целый год прошел, как мы знакомы, а я не знаю даже вашего имени, милая гостеприимная хозяйка!
- Маша меня зовут.
- Маша… Красивое имя.
Он так смешно выговаривал мое имя, что я улыбнулась.
- У вас красивая улыбка, Маша!
- Спасибо. А как зовут вас?
- Меня – Оливье.
Его имя заставило меня рассмеяться.
- Почему вас так насмешило мое имя?
- Просто вас зовут так же, как самый популярный новогодний салат в России. Он очень сильно отличается от вашего, французского «Оливье», он более дешевый, но не менее вкусный, я уверена. Я обязательно приготовлю его для вас завтра!
- Я знаю это название. Этот салат назвали в честь повара, который изобрел этот салат, мистера Оливье.
Было заметно, что мой собеседник был очень измотан сегодняшним днем. Я налила ему еще чашку чая.
- Оливье, давайте мы продолжим нашу беседу завтра. А сегодня мы уже очень устали, и нам пора спать.
- Но я занял вашу кровать… Где будете спать вы?
- На диванчике, на кухне, не переживайте. Все хорошо. Отдыхайте, Оливье, и с Новым Годом вас! С новым счастьем!...
Так я встретила этот новый год с Оливье и шампанским.

Утром Оливье рассказал мне свою историю. Они с музыкальной группой приезжали в Москву на гастроли. Он влюбился в девушку, и оторвался от своих друзей, сказав, что задержится в Москве на пару дней. Девушка оказалась стандартной российской разводчицей иностранцев. Кинув моего нового друга почти сразу, она забрала у него все, что было – деньги, документы, даже просроченные билеты на обратную дорогу. Так, бродя по городу, он и оказался около моей аптеки.
А через два дня я уже не представляла своей жизни без Оливье. Мы разговаривали часами, я готовила ему всякие вкусности из маминой кулинарной книги, он учил меня французскому диалекту, а еще он пообещал по прилету в Париж обязательно прислать мне бутылку своего любимого сорта вина.
Через три дня Оливье уже окончательно поправился, и мы вышли на прогулку. Мы играли в снежки, катались с горки, радовались как дети. Оливье сказал, что он никогда в жизни еще не видел столько снега.
Мне с ним было очень легко. Так легко, как ни с кем другим.
- Странно, что ты не родилась во Франции. Ты говоришь, как француженка, и как француженка смотришь, но красивая ты, как самая настоящая русская красавица!
Я пела ему свои песни, которые раньше не доверяла никому. Половина из них были на французском, от них Оливье пришел в особенный восторг. Он постоянно повторял, что я гениальна.
Рождество мы провели вместе, и уже чувствовалось, что мы понравились друг другу - мы чувствовали взаимное притяжение, такое, когда хочется держаться за руки, и не отпускать.
А восьмого числа он улетел в Париж. Когда мы прощались, он прошептал:
- Je t’aime…
Он обещал сразу по приезду сделать мне приглашение в Париж. И сказал, чтобы я непременно взяла отпуск и прилетела к нему.
Наверное, я не любила его, и поэтому у меня не было чувства, что меня бросили. У меня к Оливье были очень теплые и дружеские чувства, такие, что мне хотелось ему верить и доверять ему все, поэтому я знала, что все будет так, как он сказал. И что конец января я проведу уже в Париже.
Именно потому, что я все время верила в то, что мою жизнь изменит Его Величество Случай, так и случилось. Прошло три недели бумажной волокиты, споров с мамой о том, авантюра это или нет, и как я рискую, поехав в Париж. Но три недели прошло, и, не смотря ни на что, завтра я лечу в Париж!

Глава 3. Paris, Je t'aime!
Как только мой самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля, я поняла, что здесь, как со слов «В тридесятом царстве, в тридевятом государстве» начинается моя сказка.

[Unona]

Black Needle, мило, очень мило написано Несколько шероховатостей встретилось, но, думаю, со временем все сгладится!
Удачи!

[Black Needle]

Оливье, как и обещал, встретил меня с огромным букетом красных роз. Он закружил меня, обняв, а потом проводил до гостиницы.
Все, что я видела вокруг, было непередаваемо красивым, сказочным, и в то же время моим. Я чувствовала себя свободно, счастливо и, наконец-то, дома.
А на следующий день Оливье привел меня в свою группу. Они потрясающе смотрелись вместе. Красивые, молодые, талантливые, все как на подбор статные и невероятно милые. И лишь один из них мне показался другим.
Невысокий блондин, с карими глазами и серьгой в ухе. Ударник. Вот все, что я о нем знала. Знала еще, что его зовут Стефан.
Как только я вошла в их репетиционную базу наши глаза сразу встретились. Я стоически выдержала его обжигающий взгляд. Он резко отвел глаза. В этот миг в нем было что-то от смутившегося мальчика. Я сразу не поняла, сколько ему лет. Оливье был моим ровесником, ему было тоже двадцать три, и я думала, что им всем примерно столько же. Но, как оказалось, среди всей группы Оливье был самым старшим. А мальчику, на котором остановился мой взгляд, было всего восемнадцать.
Они играли блюзовый рок.
Я спела ребятам свои песни и тут же получила предложение попробовать поработать с ними.
Ребята понимали, что через месяц я уеду, и вернусь ли – еще вопрос… Но месяц совместной работы обещал нам всем много новых впечатлений, много творчества, большой игры, поэтому и они, и я не возражали перед таким длительным сейшном вместе.
Когда мы с Оливье уходили, ребята дали мне партитуры посмотреть. И на последней странице я увидела номер телефона, и подпись – Stephane.

С Оливье мы провели не так много времени. На фоне Парижского городского моря и бескрайнего неба молодой человек терялся, растворяясь в улицах, в домах, в ароматах... С каждой секундой я все сильнее убеждалась в том, что он, все же не главный герой моей сказки.
Придя в гостиницу, я легла на кровать и закрыла глаза. То, что со мной происходило – больше напоминало мне сон. Группа, ребята, Париж, розы в вазе, десятый этаж, вид на город, винный аромат, ощущение дома и тепла, уюта и сказки.
А потом я вспомнила про номер телефона и милого мальчика Stephane. Раз уж я однажды согласилась на авантюру – прилететь во Францию, почему бы не согласиться на еще одну?
Я спустилась на рецепшн и позвонила. Стефан был рад моему звонку. Он пригласил меня посидеть в ресторане вечером, и я согласилась. Я знала, на что иду – на предательство, но я чувствовала, что вечер с Стефаном того стоит.
На свидание я собиралась целый час. Я уж и не помню, когда последний раз я столько времени красилась, делала прическу, выбирала лучшее платье…
Дальше… кто-то называет это – закрутилось. Закружилось, завертелось… Но я назову это простым человеческим счастьем, обрушившимся на меня как снег на голову и ворвавшимся в мою душу огненной молнией.
Это было самое настоящее Свидание. Как ни странно, но первое в моей жизни. С букетом цветов, с рестораном, с бокалом вина…
- Ты такая смешная…
- Почему?
- Делаешь такой серьезный вид, словно придворная дама, а в глазах огоньки бегают.
- Ну… мы в ресторане, смотри, какие все здесь…
- Какие? Они сами не представляют, какие у них скучные и неинтересные лица. А давай сбежим отсюда?
- Но как мы…
- Давай руку!
Я взяла его за руку и мы бежали вдоль улицы в неизвестном направлении. За нами бежали наш официант, охранник и гардеробщик ресторана. Серьезные, в костюмах, они бежали по лужам, и были так смешны, как в старой ситуативной комедии. Скрывшись от них за углом, мы остановились, чтобы отдышаться.
- Так же нельзя…
- Маленькая, красивая, смешная девчонка, а ведешь себя, как престарелая дама!
- Это я-то дама? Ну, держись!
Я бегала за этим юрким мальчишкой с полчаса, пока окончательно не выдохлась.
- Ну, давай, давай, догоняй!
- Я больше не могу.
- Как это не могу? И это все, на что ты способна? Ничего, завтра с утра в спортзал пойдем, спасать тебя надо! Давай, давай, вставай, пошли.
- Стефан, я больше не могу. Отдохнем…
- Ну тогда я один пошел.
- Стефан! Стой!
- Я ушел, пока-пока!
- Стефа-а-а-ан!

Но он действительно скрылся за поворотом. А я сидела, расплывшись в улыбке, на поребрике, в чужой стране и чужом городе, и смеялась как дурочка.
Вдруг из-за спины кто-то закрыл руками мои глаза.
- Испугалась?!
- Даже не думала!
Он подхватил меня на руки и побежал.
- Дурак, отпусти меня! Ты надорвешься, что ты делаешь!

Всю ночь мы бродили по ночному Парижу. Дошли до Эйфелевой башни, она сверкала, словно фейерверк в честь нашего праздника… Это был самый настоящий День Нас. Стефан все время дурачился, то убегал от меня, то таскал меня на руках, а потом просто взял и поцеловал меня…
Вдруг он посерьезнел, посмотрел мне в глаза, уже уверенно, не отводя взгляда, и сказал:
- Ты девушка, которую я искал всю свою жизнь. Если будет нужно, я поеду с тобой на край Земли, но я больше никогда тебя не отпущу… Je t’aime…
Я смотрела в его глаза, потом прижалась к нему и тихо-тихо, слышно только нам двоим прошептала:
- Je t’aime, mon amour…
А в гостинице, лежа на кровати, я подумала:
- Что же я делаю… Ведь он моложе меня на целых пять лет!...

* * *
- Что с тобой происходит? Летишь за тысячу километров ко мне, а потом избегаешь. Уже второй день после репетиций ты куда-то бежишь, найти тебя невозможно, дозвониться тоже…
- Я всю жизнь мечтала о Париже. И мечта осуществилась… Я мечтала о Франции, французском и французах. Но не о тебе, Оливье. Как друг – ты замечательный, добрый, милый. Ты другой, ты – счастливый случай, изменивший мою жизнь… Но ты не тот, с кем я хотела бы засыпать и просыпаться, ругаться и улыбаться…Я не хочу тебя менять, не хочу меняться рядом с тобой, ты мой друг и я хочу наслаждаться той дружбой, что ты мне дашь…
- Я понял. Понял. Прости.
Это был последний сожженный мост. Последнее связующее прошлой жизни.
- Если ты хочешь, я не приду больше на репетиции…
- Не волнуйся, девочка. Я слишком люблю твою улыбку, голос и глаза, и готов все отдать за полчаса с тобой. Я не буду мучить тебя своими страданиями и чувствами, ты сама все решила и я желаю тебе счастья с ним.
- Ты знаешь?
- Знаю. Он был таким счастливым, что встретил тебя. Он очень добрый парень, правда, маленький еще, максималист и борец за правду. Я люблю тебя, Маша, и хочу, чтобы ты была счастлива.

- Красивая.
- Я хочу выпить вина, и чтобы ты в смокинге, и еще…
- Лимузин белый, и колье бриллиантовое.
- Стефан, ну я не шучу!
- А я – шучу. Не в ресторан, сегодня у нас шопинг!
- Я ненавижу ходить по магазинам.
- Не бывает девушек, которые не любят ходить по магазинам, бывают девушки, которые по ним ходить не умеют.

Мы не купили платье за тысячу долларов, и Стефан не оказался миллионером. Мы бегали из магазина в магазин, из примерочной в примерочную, я была светской дамой в вечернем платье и странной парижанкой в короткой юбке, я была собой в рваных джинсах и маленькой девочкой в цветном платьице.
Вечером была пицца с шампанским – сочетание дикое, но необычно вкусное. Потом мы снова бегали друг за другом по улицам, он целовал меня, говорил что-то, понятное, наверное, лишь французам… Но одна фраза была понятной и знакомой, пожалуй, большинству жителей планеты, ее он повторял сотни, тысячи раз, крича в воздух – «Je t’aim!»
Есть парни, которым хочется соответствовать. Есть мужчины, рядом с которыми хочется чувствовать себя уязвимой и слабой. Есть мальчики-друзья, которым хочется доверять. А Стефан, как мне казалось, мальчик, с которым хочется быть всем сразу. Мамой, прислоняя к себе маленькое, заблудшее существо, сестрой, одновременно и старшей и младшей, подругой, мечтой, женой… улыбкой, воздухом, счастьем, дыханием, мыслями, домом, морем…
Целую неделю мы жили, как во сне. Гуляли за ручку, он водил меня по городу, дарил мне цветы, по вечерам мы собирались и репетировали на базе. Я довольно быстро стала считать ребят своими друзьями, базу – своим вторым домом, а Стефана – своей частью…
Париж ушел на второй план. Главным стал Он. А Париж воспринимался мне лишь через призму его души.

[Black Needle]

Мы сидели в моем номере, в гостинице, пили вино, смеялись, потом он взял меня на руки и отнес на кровать. Там мы целовались, обнимались, и вдруг он начал снимать с меня кофточку.
В тот самый момент я поняла, что я не могу. В голове стали мелькать кадры из прошлого, меня всю затрясло, я одернула его руки и резко встала.
- Значит, ты считаешь, что между нами все несерьезно?
Стефан одернул свою рубашку, схватил куртку и выбежал на улицу. Я бежала за ним полквартала.
- Стеф, стой, пожалуйста, остановись!
- Что ты еще от меня хочешь?
- Я хочу, чтобы ты воспитывал наших детей, чтобы они были похожи на тебя одного, чтобы у каждого из них были частички твоего сердца. Я хочу доверять тебе свою жизнь, хочу просыпаться рядом с тобой и готовить тебе кофе, хочу одергивать занавески, пуская солнышко на нашу кровать и улыбаться тебе каждый день. Это очень сильное, серьезное, безумное, безудержное чувство, больше чем любовь, я нашла человека, с которым хотела бы жить. Доверять себя твоим рукам, глазам, сердцу. Я не хочу растворяться в тебе и не хочу тобой дышать, я хочу дышать с тобой, просто быть с тобой, держать твою руку и засыпать в твоих объятиях.
- Я все время думаю, почему я встретил именно тебя? Почему слепо пошел за тобой, как одинокий голодный щенок, нуждающийся в тепле и ласке? Девушки бегают за мной толпами, а повсюду ты одна, во всех моих жестах, во всех ночах и снах… Ты говоришь о детях, о занавесках и о кофе, а я хочу жизни, хочу, чтобы меня повсюду окружал драйв, секс, вино и рок-н-ролл, я молод и красив, мне всего восемнадцать и я не готов отдать себя тебе.
- Иди. Если ты хочешь – иди. Только прошу тебя, не делай глупостей, Стеф.
Конечно, в восемнадцать лет и я совершала глупости. И я жила душой, стремилась к мелочам, не задумываясь о более серьезных жизненных целях, разгоняла свое сердце на самые высокие обороты, летала в облаках и стремительно срывалась вниз. А ему, страшно подумать, ему в то время было всего тринадцать, он ходил в школу и лазил по заборам, разрывая очередные штаны и получая подзатыльники отца…
Именно поэтому сейчас я совершенно не понимаю, что должна требовать от этого взбалмошного, горячего, маленького, щетинистого ежика, влюбленного в меня по уши, и испугавшегося собственной любви. Стесняющегося целоваться на людях, краснеющего при моих взглядах, зажимающего мою руку своей потной горячей ладошкой и засыпающего у меня на коленях…
Не знаю, что больше повлияло – душа или простое желание музыки, но пролежав два часа на кровати, я встала, и ноги сами завели меня на репетиционную базу. Здесь было уютно всегда. Эта звукоизолированная комната общежития была пропитана музыкой, в ней витали частички душ моих друзей, в ней всегда можно было укрыться от любых мыслей.
- Ты? Что ты здесь делаешь?
- Просто заглянула немного поработать… А ты как тут оказался?
- Знаешь, я написал песню… Раз уж ты тут, я покажу ее тебе. Только не смейся, ладно?
- Оливье, я человек, влюбленный в музыку, я не могу смеяться над песней…
- Это песня, которую я написал для тебя.
- Но мы же уже все решили? Я хочу быть со Стефаном, я люблю его…
- Именно поэтому он сейчас в комнате лежит на кровати и изучает узор на обоях, а ты сидишь здесь, перебирая клавиши своего синтезатора?
- Просто… Я вспомнила его… Вспомнила первую любовь. И мы поссорились.
- Что ты имеешь в виду?
- Оливье, помимо того, что у него напрочь поехала крыша от собственной любви, он был в общем-то неплохим человеком, и я провела с ним два лучших года своей жизни. Однако, однажды он начал меня патологически ревновать. Все закончилось тем, что я предложила ему временно расстаться и подумать… А он это воспринял очень странно. Сначала он просто решил, что у меня появился другой, следил, ходил за мной по пятам. Потом он стал срываться, говорить мне всякие обидные вещи, а по ночам приходил и плакал, извиняясь…. А, когда он понял, что это ни к чему не приводит, он сорвался и изнасиловал меня, оставив на моих плечах эти шрамы…
Меня начало трясти. Я никогда никому не рассказывала то, что было в прошлой жизни. То, почему я уехала от родителей в другой город. То, почему мне так тяжело было полюбить снова…
- Но ты знаешь, Оливье… С вами я снова начинаю жить. И я действительно полюбила этого парня. А когда он стал… в общем, я испугалась, что он увидит мои шрамы, я испугалась, что он бросит меня, и все испортила…
- Маша, я люблю тебя, и ты об этом знаешь… Именно поэтому я хочу, чтобы ты была счастлива…
Оливье вышел из комнаты. Я сидела за синтезатором, и мне казалось, что сценарий моей сказки вышел из колеи. Казалось, что сказка растаяла, и я снова погрузилась в свою жизнь, жизнь, в которой больно, холодно и страшно.
Я не знаю, сколько прошло времени, кажется, я даже ненадолго засыпала, но очнулась я от звука открывающейся двери. В дверях появился Стефан.
- Маша, я наговорил тебе много всего, что не должен был. Ты прости меня… Прости и Оливье, он мне все рассказал…
- Я бы рассказала тебе…
- Не бойся. Забудь. Все это в прошлом. Я люблю тебя, а обо всем остальном мы подумаем завтра, правда, моя маленькая принцесса?..

Глава 4. Последняя глава, софиты, свадьба, рок-н-ролл.
Прошло чуть меньше года. Я нашла работу в Париже. Правда, в Россию приходится периодически ездить, оформлять документы, заниматься разной бумажной волокитой – мы готовимся к свадьбе, сняли квартиру, а я подумываю о получении французского гражданства в будущем…
Пожалуй, мы удивительная пара. Я старше его на целых пять лет. Стефан мне не только муж и любимый человек, Стефан вот уже долгое время мне как младший брат, или даже как маленький сын. Он делает глупости, пожалуй, чаще, чем кто-либо в нашей компании, да и вообще кто-либо из наших друзей и знакомых. Мы с ним пережили его побеги и поиски по всей Франции, с фееричным возвращением похудевшего на десять килограмм, грязного, но родного и любимого. Пережили, наверное, самый тяжелый период для нас – период его наркотической зависимости. Пережили не одно расставание, не одну его измену... Но, несмотря ни на что, я вижу в нем отца, самого лучшего отца своим будущим детям, доброго, скромного, застенчивого мальчика с огромной ранимой душой.
Зайдя в нашу квартиру, можно сразу узнать в ней нас. Стены обклеены черно-белыми фотографиями – нашей жизни, нашей музыки. Повсюду всегда царит творческий беспорядок, ведь мы оба пишем песни. В углу стоит мой домашний синтезатор, под кроватью валяется его акустическая гитара. Белая мебель, черная кровать с черным постельным бельем, белые занавески, черные шторы. Дверь обклеена нашими афишами. На полу – мыслимые и немыслимые инструменты – флейты, щетки, трещетки, а в углу пылятся купленные Стефаном на отдыхе перкуссии, так редко используемые им на концертах. Книги в шкафу только мои, и большинство на русском языке. Нижняя часть шкафа забита нотами или партитурами, песнями или черновиками, тетрадями и простыми бумагами. А у зеркала стоит моя гордость – настоящий эстрадный дорогущий микрофон, подаренный моим будущим мужем.
Наш рок-н-ролл играл громко, ярко, и его слышал, как нам казалось, весь мир.
У меня наконец-то стало все хорошо. Мой маленький мальчик дарит мне детство, с ним всегда будет тепло, весело и ярко. Мы готовимся ко встрече Нового года, и мы решили, что в нашей квартире будет самая красивая, самая пушистая живая елка.
И, как завершаются все сказки – они жили долго, счастливо, и… вечно (это же сказка, в ней могут быть чудеса, ведь, правда? )

[Unona]

Black Needle, слишком надуманно... даже для сказки

[Black Needle]

Unona, спасибо за мнение, за прочтение, я поняла, что Вы имели в виду и, даже согласна с вами. Но я обязательно попробую еще раз, воспользовавшись более приземленным сюжетом, ведь я очень хочу писать, и еще больше хочу - писать хорошо

[Black Needle]

Экспериментальное творчество...

*Звезда Тяжелого Рока*
Она – рваные джинсы, кеды в полоску, растрепавшиеся волосы, прерывистое дыхание между надрывами голоса, жестикуляция молодой итальянской актрисы… Микрофон последней модели, репертуар – что-то рядом с тяжелым роком – как ее только терпят ее музыканты, глаза цвета зеленки, и парень ударник.
И я – одинокая, глаза серо-голубые, хромающая на одну ногу, волосы в хвостик, бледная кожа и новый прыщик на щеке.
Она просыпается около восьми вечера, я засыпаю в девять.
- Ты можешь сколько угодно объяснять мне, что чертовски устала, что плевать ты хотела на мои предложения, что тебе и так нормально, и что он попросту обидится, если ты не вернешься к нему и не поцелуешь… Расслабься, я не настаиваю. Кури. Я не скажу больше, чем ты куришь.
Мы с ней приняли одну дозу в тот день. Она – безразличия, я – одиночества.
Однажды она просто ушла. Она не стала пытаться взять меня в новую жизнь – я была там чужой. Вот она – эта еле уловимая зыбкая связь, с типичным запахом сожаления и растерянности, запахом выстраданного презрения и затхлого, настоявшегося высокомерия.
Мы встретились через три года. Это было ее первое сомнение.
Она, как обычно, выкладывалась по полной на сцене. Вживаясь в образ, она заигрывала с симпатичным блондином во втором ряду. Но стоило ей выстрелить глазами цвета зеленки в его голубые глаза, как она поняла, что он – Другой. Концерт закончился смято и неинтересно. Первый раз за три года.
В ту ночь у нее была я.
С Другим я познакомилась раньше нее. Мне нечем было заинтересовать его, поэтому появление его в моей жизни не было любовью с первого взгляда. Все было гораздо прозаичнее – он меня лечил. Пытался вылечить мою боль, вместо того, чтобы просто выписать мне обезболивающее, как делали прочие вот уже почти пятнадцать лет.
Он ходил ко мне по утрам, делал массаж и уколы, не зная, что выписал мне лучшее обезболивающее тогда, когда в первый раз появился на пороге моей квартиры.
Это я привела Другого к ней. Договорилась о встрече в том самом клубе – отметить начавшееся выздоровление – и не пришла. Мне казалось, что такой, как Другой должен изменить ее жизнь.
Я не сказала ей о том, что знаю Другого. Я лишь сказала ей о том, что не безрассудно мечтать.
Сначала он приходил ко мне через день, потом раз в неделю, а потом и вовсе пропал. Боль вернулась, более того – появилось ощущение острой зияющей раны.
Он ее любит, ей он нужен для секса.
- Если ты меня любишь…
Он принимал таблетки любви каждую ночь. Секс казался ему незабываемым, а утром, почему-то, очень хотелось пить, а голова раскалывалась на куски. А ее с ним не было – она исчезала также неожиданно, как и появлялась.
- Давай попробуем!
Он не мог говорить, а сердце, как ему казалось, разорвется в тот же миг, разнеся разрывной бомбой в клочья его тело…
Она смеялась, смеялся он, обжигаясь о глаза цвета зеленки…
Когда появилась я, он едва дышал. Я пыталась привести его в чувства. Озверевшая, невменяемая, она принялась бить меня, душить и оттаскивать от его, едва живого, тела. Мы дрались на смерть, в этом не было сомнений.
Отбиваясь, я слишком сильно оттолкнула ее от себя. Она пошатнулась и упала спиной на подоконник. От излишне большой для себя дозы она потеряла равновесие и кувырнулась с десятого этажа на асфальт, головой вниз.
Я не помню, как миновала последние два этажа своего дома. Дрожащими руками я открыла дверь в квартиру, затащила его тело к себе, и вызвала скорую. Когда врачи увезли Другого, я упала, и забылась.
* * *
Я проснулась в своем теле своей квартиры.
Сегодня утром я родилась. Всё встало на свои места. Я села на подоконник.
Мое отражение предательски взглянуло на меня глазами цвета зеленки. Я вынула линзы, закапала в серо-голубые глаза капли, и умылась.
Сколько времени должно пройти между обретением себя и полноправным распоряжением своей душой и разумом?
Я открыла ключом свой стол и взяла толстую, измятую, старую тетрадь. «Мои песни».
На неделю были отменены все концерты. Я работаю теперь с новой группой. Первый свой концерт я посвящу выписке Леши из больницы.
Он простил меня. Я обещала никогда больше не принимать наркотики.
Она умерла, я не совру ему… Его вера дает мне силы жить.

[Black Needle]

А он молчит, от одиночества, как брошенный щенок,
среди чужих, он грустным детским взглядом, в их душах ищет тёплый уголок (с)

Когда-то тебя любили, гладили по голове, кормили с руки и говорили,что никогда и никому не отдадут. Смотрели с умилением, улыбались, брали в свою постель, гладили, обнимали... Потом, когда ты перестал приносить былое умиление и стало крепнуть твое сознание, когда ты научился сам ходить, дышать и питаться, и впервые захотел почувствовать свободу - тебя посадили в клетку.
А вы знаете, каково это, жить в клетке? Тебя кормят, поят, отпускают гулять - на поводке, разумеется. Изредка поводок делают чуть длиннее. Твою клетку иногда оставляют открытой - но ты уже не знаешь, как это, ходить без поводка.
На свободе, конечно, разные есть... есть и такие же, как ты, с которыми ты можешь поиграть, можешь поделиться едой, можешь поскулить рядом с ними или вместе с ними... Но они уйдут в свои клетки.... Для большинства же ты чужой, они пинают тебя из стороны в сторону, кто-то из толпы бросит тебе кусок хлеба, не больше, но ты замерзаешь и возвращаешься в клетку. Нет выбора. Нет выхода.
(Продолжить)
Ты просишь любви и ласки, но она ограничена миской с едой и водой. Тебя тренируют, словно циркового артиста, и игровым упражнениям уделяют ровно столько, сколько нужно. Часто тебя оставляют одного - ведь заботиться о тебе каждую минуту невозможно и слишком хлопотно.
Но бывает и такое, что тебя выставляют на показ, словно на выставке. Тобой гордятся, выставляя на показ твои существующие и несуществующие качества, приписывая все твои успехи себе, а неудачи оставляя тебе. А ты, не уставая, выкладываешься на полную мощь, пока не упадешь без сил, надеясь на то, что когда-нибудь сделаешь хоть что-нибудь, что заслужит уважение в их глазах.
Тебя так редко хвалят, но тебе не прощают ошибок. А ты так быстро забываешь удары, но так долго и благодарно помнишь слова похвалы...
Ты ищешь тепло во взглядах и прикосновениях - но они лишь почешут за ушком, чтобы потом отшвырнуть, чтобы не мешался. Но ты любишь их, любишь не за что-то - просто так. Они делают из тебя марионетку, слепо подчиняющуюся их словам и ты следуешь их рукам, ты хочешь, чтобы они полюбили тебя, но они снова уходят, гася за собой свет.
Ты готов принести им последнее, что есть у тебя, самое важное... но для них оно не имеет никакого значения.
Ты грызешь зубами клетку, но не для того, чтобы выбраться, а из безысходности.
Были в твоей жизни те, кто пытался полюбить тебя. Но каждый из них боялся зайти в твою клетку, боялся твоей свободы, представляя тебя львом с огромными клыками. Каждый из них ковал все новые и новые прутья для твоей клетки, боясь отпустить тебя. Считая, что этим сделают тебя счастливым. Но ты все так же выл и скулил, и, не выдерживая, они уходили...
В твоей жизни появляется человек, который приходит к тебе, говорит с тобой, искренне хочет тебе помочь, периодически открывая клетку, но он знает, что ты не уйдешь. Ты благодарен ему за то, что он впустил тебя в свою жизнь. Что он единственный, кто не побоялся зайти в твою клетку, понять твою душу, и ты, домашний котенок, готов верно тереться головой о его ноги, будучи преданным ему всей своей израненной душой до последнего вздоха.
Именно он подарил дыхание твоей свободе.
И даже после этого ты не уходишь из открытой клетки. Ты остаешься, и веришь в то, что тебя любят. Никто и никогда не переубедит тебя в этом.
И больше всего мечтаешь и ждешь момента, когда окрепнешь, наберешься сил, и научишься жить без поводка. Лишь временами навещая тех, кого так любишь.

[Black Needle]

Здравствуйте...
В который раз пытаюсь что-то написать. Сейчас сижу дома, с серьезным диагнозом и почти не могу наступать на правую ногу. Единственная радость - компьютер, и возможность что-то написать
Хотелось бы, чтобы вы прочитали это и сказали все, что вы о всем об этом думаете!... Пожалуйста

*Дождь*
Люди идут нескончаемыми потоками по улицам, словно весенние ручьи. Они идут, просто потому, что они не могут стоять на месте, им постоянно нужно движение, спешка, бег. Не успев в пункт А, они тут же перестают успевать в пункт B, при этом умудряясь опаздывать в C. Едва солнечный свет проникнет в каменно-железно-пластмассовую груду города, улицы начинают наполняться людьми. Большими и маленькими, богатыми и бедными, злыми и добрыми, молодыми и старыми, мужчинами и женщинами разных рас, разных вероисповеданий и мировоззрений.
За целый день каждый человек встречает тысячи незнакомцев. Так, подобно нитям, параллельно проходят и соприкасаются миры людей, иногда завязываясь в узлы – легкие, свободные, или же прочные, на века.
Каждую секунду паутина узлов и нитей города-миллионера меняется. Нити рвутся и появляются новые, узлы развязываются и завязываются…

Было очень холодно. Небо затянуто облаками - огромными, кучными, тяжелыми, которые в совокупности превратились в страшную бесконечную многослойную массу с миллионами оттенков от темно-серого до ярко-белого... Дул сильный ветер.
Возникало ощущение надвигающегося урагана, однако местные жители заверяли, что относительно тех мест день выдался спокойным и тихим.
Совсем близко к воде решались подойти только самые смелые. Пугали бумажные огромные волны, совершенно не похожие на воду, доходящие до девятиэтажного дома...
Вокруг не росло ни травинки. Все было пропитано солью, из-за чего сухо и безжизненно... Маленький человек – песчинка по отношению к этому серому миру...
Однако мир не отторгал Человека. Волны перед ним гасли, и стелились перед его ногами, виновато омывая их... Хотелось просто погрустить. Рядом с Белым морем.
Стася кинула камушек... Волна принесла его обратно. Это не важно, что она принесла другой камень, ведь невозможно найти именно тот среди миллионов таких же...
- Я уезжаю учиться.
- Это должно было случиться.
- Я люблю тебя…
- Все равно когда-нибудь тебе пришлось бы жить без меня.
- Я не смогу…
- Ты просто привыкнешь.
И какая-то обида на него. Ненависть. За то, что предал чувство к нему. О котором он прекрасно знал. Взгляд снизу вверх, желание разделить то, что он не сможет разделить...
Как гипнотизирует человека дорога, где каждый сантиметр за окном не похож на другой... Плавная, изгибающаяся, бежит она вдаль, пряча в тумане время. Почему все говорят о том, что вечный двигатель не изобрели? Вот же он – время, дорога... Где вся жизнь проносится перед глазами. Сейчас ты в одной секунде, и за твоим окном одна картинка, а в следующую секунду все будет по-другому...

Дождь лил четвертый день подряд. Доктор Джон Лоуренс Кальман любил затяжные ливни. Они напоминали ему о родном городе на севере Индии, где периодически проходили сезоны дождей. Это было одно из единственных воспоминаний из детства.
Родителей Джона убили, когда ему было всего шесть лет. Потом мальчика воспитывала приемная семья – немолодая пара Грета и Карл Кальман. Кроме Джона, у Греты и Карла было еще четверо детей – двое своих и двое приемных. Мальчик никогда не был обделен вниманием, наоборот, Джон Лоуренс был любимчиком в этой семье. Он получил хорошее воспитание, вырос всесторонне образованным, спортивным и добрым мужчиной.
Однако с момента переезда в Париж после стажировки в Америке, Джон Лоуренс стал слишком нелюдим. Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но все два месяца, проведенные в больнице Наполеона Бонапарта, он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на меланхолию.
Для практикующего хирурга эти качества были недопустимы. Доктор Кальман это слишком хорошо понимал. Это побудило его отказаться от должности заведующего хирургическим отделением. Так Лоуренс и оказался в отделе скорой помощи.
Здесь доктор Кальман и познакомился с другим не менее талантливым хирургом – Джесси Хейлом. Вообще, в скорой помощи работали шесть врачей различных специализаций. Наверное, Джесси был самой неподходящей кандидатурой на роль лучшего друга Джона – взбалмошный молодой тусовщик, любимец девушек и женщин, блондин с голубыми глазами и расчетливый карьерист. Но, недаром говорят о том, что противоположности притягиваются.
Одно объединяло двух друзей – Джесси тоже в юном возрасте стал сиротой. Не круглым, конечно – мать умерла, когда ему было шестнадцать, а отец бросил семью, когда мальчику едва исполнилось тринадцать лет.
И вот, в этот дождливый вечер, Джесси Хейл оказался единственным, кому позвонил доктор Кальман.
После звонка прошло чуть больше часа, как Джесси названивал в звонок квартиры друга. Никто не открывал. Тогда он толкнул дверь, которая оказалась открытой. Джесси забежал в квартиру, звал Лоуренса, но в ответ была лишь звенящая тишина и монотонные удары дождя…

«Feel good», - пела группа Gorillaz из радиоприемника темнокожего стилиста Алекса, заряжая Анастасию хорошим настроением.
За окном желтели листья и моросил первый за долгое время дождь. Прогретые летним солнышком люди кутались в свитера и открывали залежавшиеся зонты. Наступала осень.
Ловкие руки Алекса наносили краску на золотисто-русые волосы, превращая их в густые черные локоны. Вслед за золотом волос, исчезли под кисточкой стилиста рыжие веснушки.
В мусор было выброшено все – джинсы, кеды, детские майки… Оставила лишь пару кроссовок и спортивный костюм – бегать по утрам.
Дождь становился все сильнее. Откуда-то издалека все звучало: «Привет, это ты? Я хотел сказать тебе, Крис, он… В общем его задержали, он под кайфом был…»
Продан синтезатор, внесен залог.
Вот уже две недели, как только город зажигает огни, она поднимается на лифте в одну и ту же квартиру. Время замирает, стоит ему только захлопнуть за ней дверь.
- Ты прекрасна…
Он целует ее губы, шею, плечи…
- Это тебе.
Коробочка с духами аромата земляники и ночной фиалки. Нежным прикосновением она нажимает на кнопку и капли чудесного запаха остаются на ее шелковой коже, задевая его рубашку, одетую на ней…
…Жалкий, небритый, в рваной куртке, он пришел к ее подъезду утром, когда Стася шла в университет.
- От тебя по-другому пахнет…
- Я изменилась. Тебя не было целый месяц.
- Ты по-прежнему моя родная… Прости меня…
- Встань с колен!
- Вернись в группу…вернись…ко мне… Я чудовище. Это время… Но я изменился, за это время я стал другим, я обещаю тебе…
- Встань с колен, Крис!
- Дай мне шанс…Я же не хотел… Я увидел тебя с ним… этот танец, его слова, пустота… У меня словно крышу сорвало…Я люблю тебя! А это – тебе!
Крис достал из кармана коробочку с маленьким аккуратным колечком.
- У нас сегодня десять месяцев, ты забыла?..
Стася дала ему руку и помогла подняться. Грязный, сырой, но какой-то по-прежнему родной. Он прижался к ней и заплакал. Он знал – она снова простила.

продолжение следует...