Гадания
 

Из века в век неисправимы люди.
Тут спорь – не спорь, а принимай, как есть:
Пытаются по звёздной книге судеб
О будущем прочесть благую весть.

Но, жизнь вгоняя в рамки предсказаний,
Чтоб сразу не сгореть, а долго тлеть,
В спокойствии сердечных нетерзаний
Душой высокой сами лезут в клеть.

И заглянуть снедает любопытство
Хоть краем глаз за кущи райских врат,
И усмиряют кто чем может прыть ту:
Кто чернокнижьем, кто колодой карт.

А звездочка над краем небосвода
Шутливо подмигнёт уже не нам.
Так устрашит нас выбор несвободы,
Что сами режем крылышки мечтам.

Сны разума плывущих по теченью
В неведомое не уставят взор.
И превращаются души сомненья
В наедине с собою разговор.

Ожегшись, дуют на святую воду,
Не ведая, что следом за мечтой
Круговорот светил по небосводу
Вертеться сможет против часовой.

Но влёт перечеркнёт гаданий бредни
И поколеблет веры монолит
Блуждавший среди сонмища созвездий,
Сорвавшийся с небес метеорит.

2012 г.

Новогоднее настроение.
 

Вечер звездами яркими густ.
Пузырьками играет шампанское.
И так хочешь, чтоб радужность чувств
Пробудилась волшебною сказкою.

Ждёшь подарок порой целый день,
Нашептав пожеланье на ушко и…
И с надеждой ложишься в кровать
И находишь его под подушкою.

Чтобы сердце не жгла маета,
Не довлело расхожее мнение,
И весь год чтобы шло по пятам
Новогоднейшее настроение.

Целый год снова ждёшь чудеса
Предвкушениями потаёнными,
И на крыльях паришь в небесах,
Что под силу взаимно влюблённым лишь.

31 декабря 2012 года.

Тринадцатый апостол. (уничтоженные главы Нового завета).
 

Ученье – свет. В мир нёс его Христос.
И к вере от греха ушла блудница.
Он соблюдал на жён Великий пост,
Но, – надо ж!!! – угораздило влюбиться…

Древнейшим пробавляясь ремеслом,
Избранница Мария Магдалина
Была на вид пушинкой тополиной,
Но, будто унаследовав престол,
С изнанки – своенравна и чванлива.

На выгоду у Машки нюх хорош:
Законно затесаться б в род Халдеев –
И ликом он на Господа похож,
И – бают люди – царь, мол, иудеев.

Златое сердце, серебро в устах! –
Глаголят все. И дева между делом
Всё шарила за пазухой Христа,
Бывало, что и в рот ему глядела.

Но падшим ангелом Христос не стал –
Желанье, забродив, не разгорелось.
Хоть глазками стреляла наповал –
Но несгибаемы душа и тело.

Плоть умерщвлял, втуне не тратя чувств.
И в сих делах неумолим и строго он –
На ложе путь лежит с церковных уз,
Как на духу дав клятву перед Богом.

От блеска полированных колец
Мерцают искорки в глазах мадонны.
Шаг к алтарю под дробный стук сердец,
Да чьи-то руки дёргают подолы.

В притворе торгашей несчётный ряд.
И, вторя им, в елей плеснувши скверну,
Дерёт святоша плату за обряд,
И твёрже веры прейскурант расценок.

Клин клином вышибают, и Христос,
Как мытарь – на законных основаньях,
Прикрыл торговлю и прижал им хвост,
Товар акцизной обложивши данью.

Потом повёл себя как басурман,
Совсем не озабоченный грядущим:
Мзду положил Он не себе в карман –
Калекам всё раздал да неимущим.

И под сурдинку с паствой он изгнал
И тех, кто крышевал их изначально.
И пастырем, как истинный вандал,
Был отлучён от таинства венчанья.

Побрёл Он в тяжкой думе на пустырь,
И, не вкусив хлебов, уходят гости.
С кровями агнеца засох пузырь,
И брачной ночи белоснежна простынь.

Как нестерпимо жжёт промеж грудей!
И зуд под юбкой не угомонится.
И – как на грех! – так молод иудей,
Хоть выноси святых всех из божницы.

От зависти досада велика:
Христово бессеребрье выйдет боком –
Не надоить с мессии молока.
И шерсти клок не вычесать с Пророка.

Умом, что с тылу, бабонька крепка –
На скору руку отомстить, покуда
Шпыняет похотливость под бока,
И под рукой услужливый Иуда.

Не ведала в безумье, что творит,
Но бабьи страсти поважнее веры:
Иудушка – любимый ученик –
Просватан в записные кавалеры.

«Не возжелай…» – зарубкою скрижаль,
Но если взор истомою искрится,
Юнец телком на привязи бежал
За красною набедренной тряпицей.

И по ушам пошёл гулять навет
От очевидцев тех грехопадений!
У кляуз приговоров долгий век,
И не скостить срок райским поведеньем.

Быть может, всё открылось в вещем сне –
Наитью верхнее чутьё по силам…
А, может быть, сороки на хвосте,
Что донести хотели, доносили.

Пусть дифирамбы все поют Христу –
Уколы взглядов чувствует загривок.
Всегда найдётся очень добрый люд,
Что шепотком да посудачат в спину.

Какой-то там залётный вертопрах
Осеменял возделанную ниву.
Любви и веры и надежды крах
Не ждал он от своей же половины.

Не оградить от козлищ огород,
Пока на лаврах Бог спокойно дремлет, –
Достал из подхребетья сучий род,
Подзуживало с детства сучье племя.

Доверия упущены бразды.
Меж сосен трёх блуждал слепой тетерей
Без путеводной нити поводырь…
И вроде тризны тайная вечеря.

Бог по заслугам всем своё воздаст,
Но нынешняя жизнь – как ты постыла!
Сказал: «Один из вас меня предаст»,
А сердце изболелось: – Изменила…

* * *
Плод подарил им искуситель-змей,
Но громом каждый скрип и шорох ночью!
И всякий раз, в объятиях сомлев,
От страха умирали в одиночку.

Мессия, в лихорадочном бреду
Томясь в душе предчувствием гнетущим,
Метался в Гефсимановом саду,
Найти надеясь райские те кущи.

Как полное затмение луны,
Нависла над Эдемом тень Иисуса.
Что ждёт? Не в спину ль градом валуны…
С досады локоть собственный искусан.

И за собой сжигая все мосты,
Как только громыхнули стражей латы,
Девица шустро шмыгнула в кусты,
Обоих их оставив на расплату.

Навстречу деве движется отряд.
К ним с причитаньем бросилась срамница:
Там на Болотной власти костерят,
Там что-то непотребное творится!

Прищученный с поличным иудей,
Припал к стопам, взывая о пощаде,
И был прощён. Учитель – не злодей
Учил быть милосердным к падшим чадам.

Иуда же, как истинный дурак,
С лихим подобострастием холуя,
Как будто бы кому-то подал знак,
В уста Христа в раскаянье целуя.

И фарисеям в этой кутерьме
Был найден повод, чтобы зацепиться:
За смуты грех, таившийся в уме,
Под стражу взят и брошен был в темницу.

* * *
Пыл поугас – обуял душу страх…
Как, изловчившись, слух пустить паскудный:
Сама как будто бы не при делах –
Измена снизошла из уст Иуды.

Чтоб собственную подлость оправдать
В погоне за доходной синекурой,
На свой аршин их стала примерять:
Один блаженный, а другой придурок.

Как часто ошибается молва,
Что вечера мудрее будет утро:
Марийка только бровью повела –
Исходит вожделением Иуда.

Как просто, примостившись у бедра,
На кошеле ослабивши бечёвку,
Подсыпать тридцать мерок серебра –
Апостола поймать на мелочёвке.

В кошель мельком взгляд бросила она:
Куда ни кинь – в остатке половина.
Иуде столько же монет слила…
Мелькнула мысль: а не продешевила?

Двух зайцев заодно загнать в силки –
Льёт не святой водой слезу девица:
Любимый ученик пожнёт плевки,
И можно от помолвки откреститься.

Пошёл гулять слушок из уст в уста:
Змею пригрел у сердца Сын Господень.
И, прикрываясь именем Христа,
Угодник божий сдал слугу народа.

* * *
И прокуратор не нашёл вины,
И судия запутался в законах,
А Церковь гнёт: исчадье сатаны
И оборотень, хоть не при погонах.

Что перед силой не склонял главы
И не просил смиренно подаянье,
Мятежным стало слово без хулы –
Приравнено к разбойничьим деяньям.

Себя Он сыном божьим величал,
Но это блажь… А грех – во время оно
Умы любовью к ближнему смущал!
– Повинен! Смерть! – вердикт Синедриона.

Не пачкал рук влиятельный холуй,
Рука о руку мыли руки судьи:
Им на руку был смачный поцелуй
Мари Магдалины и Иуды.

И подданные с властью заодно:
Кто ужас прятал за хвалебной песней,
Кто безразличье заливал вином…
Лишь единицы в горе рвали пейсы.

Как искупления благую весть
Христос, с венцом, на царствие воздетым,
На собственном горбу нёс тяжкий крест
И не роптал, что он за всех в ответе.

На палачей взирал Он свысока,
Но затянулось смерти очищенье!
Тот, кто не пожалел воды глотка,
На вечный срок продлил Его мученье.

Сознанья искорку во тьме нирван
Лениво смерть меж пальцев придавила:
Заученно мессия умирал…
Как в первый раз – от шашней Магдалины.

Не ведая, что злом творит добро,
Своей Голгофы будущий наследник,
В то место, где Господь прибрал ребро,
Копьём ударил воин в милосердье.

Тайком Мария в чашу собрала
У ведьм что вечно пользовалось спросом,
С корысти столько крови попила,
Чего же пропадать добру Христоса.

* * *
С утра собрался плакальщиц обоз,
Христову кровь и плоть вкусив во здравье,
Проплачено, и потому всерьёз
Лить крокодильи слёзы поминанья.

Как принялась блудница подвывать!..
А чтоб не разносили бабы слухи,
Давай землёй чело им посыпать
И волос драть из кучерей подруги.

Спасаясь от потопа мёртвых вод,
Покойник, извертевшись на погосте,
Душою, устремлённой в небосвод
И даже телом к Господу вознёсся.

* * *
Народу для подпорки дан костыль,
А в слепоте как были, так и будут.
Из пальца бабой высосан пасквиль,
Но все им тычут в сторону Иуды.

От слёз чистосердечья тот опух.
И сколько бы верёвочке не виться,
Петля стыда перехватила дух,
Где кол осиновый укоренился.

Мария ж, всенародно чтя Христа,
На площади базарной пала ниц и
Распродала все щепки от креста,
Задёшево всучив и плащаницу.

Не сделала с утёса в бездну шаг,
Ни висла бездыханно на осине,
И вены не вскрывала сталь ножа –
Раскаянья не жди от Магдалины…

Но не найти покоя ни на дне,
Ни в пустыне – хоть кайся, хоть не кайся
Что только раз пришло в кошмарном сне –
Его посыл: «Ко мне не прикасайся»…

* * *
На сотню лет вперёд и во сто крат
Учёные мужи изморщат взлобья.
И кто и в чём конкретно виноват
Ломают головы, ломают копья.

Все годы, что прожиты бок о бок,
В писаньях пеплом по ветру развеяв,
От церкви отлучили под шумок,
В безвестность на века предав забвенью.

Не поддержу усмешку упыря
И жалостью дичь добивать не буду,
Наткнувшись на запутавшийся взгляд
Марии-Магдалины…
Иль Иуды.

Рыжие.
 

Давно не знала девица хлопот,
Да судный день бьёт черепки посудные.
И у тебя пригрелся рыжий кот,
Как я, к тебе явившийся приблудою.

Он был вальяжен… Только без хвоста,
Но в ногу когти запускал со рвением.
И помела лишился неспроста –
Чтоб напрочь скрыть кошачье раздражение.

И как бы ни была любовь чиста,
Маслиной влажной недоспелой зелени
С прищуром глаз ленивого кота
Исподтишка светился подозрением.

И пусть он для тебя милей родни,
Хотелось взять за шкирку и – на солнышко:
Когда казалось мне, что мы одни,
Он между нами вклинивался сторожем…

Рука тянулась к куцему хвосту –
Что для кота почище оскорбления.
И, словно сфинкс, застывший на посту,
Он наше время заменил безвременьем.

Я не ищу, кто в этом виноват,
Но как бы перед зеркалом ни пыжился,
Я сам немного куц и рыжеват,
А виноваты, как известно, рыжие.

В душе лелея светлую мечту,
Не предавал, не скурвился, не ссучился.
Но, знала б, как по рыжему коту,
Которого за хвост не взять, соскучился.

Красноярские столбы.
 

Небо в цвет расплава стали,
А под ним, как перст судьбы,
Словно вкопанные встали
Красноярские столбы.

Где под снеговой напастью
В снах подснежники цветут,
Там твои терзает пальцы
Перепад температур.

Даже куст на тонкой ножке
Синим инеем оброс.
В модных замшевых сапожках
Щеголяет кто ж в мороз?

Подарив подобье рая
Под сосёнкой во бору.
Пальчики перебирая,
Где дышу, где просто мну.

Губы лаской не тревожу –
Ал с морозца цвет ланит.
Отчего же нервной дрожью
Сердце насквозь да пронзит.

Я не знаю, что со мною:
Видно, свыше мне дано
От души или с душою
Даровать своё тепло.

Вдруг реснички дружной стайкой
Вверх вспорхнули до бровей.
И в глазах ледышки тают,
И улыбка потеплей.

Я от взгляда томной ласки
Сам ликующе прозрел.
Но… как скалы Красноярска
В тот же миг остолбенел.

Ненаглядная, не надо!
Присмотрись: столбом стоят
С юных лет и Дед, и Баба,
Друг на друга вперив взгляд.

Пальцы мёрзнуть перестали,
Щёчки стали розоветь…
На природном пьедестале
Нам с тобой не каменеть.

В снежной проседи незряче,
Поднахохлив хмуро лбы,
Дремлют мирно в зимней спячке
Красноярские столбы.

2011 г

Зимние туманы.

Морозы – как всегда! – пришли нежданно,
И ловят ветви старых тополей,
Как страждущий – необычайно жадно,
Пыль серебра заоблачных огней.

Где в пену волн, как в накипь молока,
Упала изморось небесной манной,
Седою гривой стелятся туманы,
Подобные присевшим облакам.

Несёт разграничением меж нами
Молочных вод разбавленный кисель
В тон берегов, отбеленных снегами,
Белёсый незамёрзший Енисей.

Как сбивчивы и мысли, и пути!
В тумане участь – слепо верить лимбу.
Над головою не хватает нимба,
Чтоб по воде, как по суху пройти.

Накинет ночь на Млечный путь сутану.
Над сглаженной поверхностью реки
Клубятся сивой проседью туманы,
Нежданно оседая на виски.

А до тебя рукою не достать –
Расстелет мгла к тебе дорожку-скатерть,
И поплавком застыл в тумане бакен,
Царь-рыбку вознамерившись поймать.

И лютый холод кажется нирваной,
Когда у сердца теплится любовь.
И вздыбятся под облака туманы
Под росчерк ветерков над рябью волн.

И как проглянул неба лазурит,
Дома грядами приоткрылись взору,
И, словно на китайском шёлке горы,
Мой город дымкой лёгкою накрыт.

2011-2012 г.

Наваждение.

Я в небо вперил взгляд, совсем отчаясь,
И ты стоишь, потупив хмуро взор.
Со страхом за собою замечаю,
Что не могу нести обычный вздор.

Язык мой словно скован кандалами –
Избавиться так трудно от оков:
Любовь к тебе не описать словами –
Дух захватило и не стало слов.

Я с толку сбит заклятьями святыми,
Хоть мысли незатейливо просты.
Немею, запинаясь запятыми,
Вопроса знак в зрачках моих застыл.

Я сам себе не вымолю прощенье.
Рот пересох, и замер пульс в крови,
Родился страх, рождённый восхищеньем,
Вкусивший суеверие любви.

Не догадалась поднести вина мне…
Язык развязан был бы – будь здоров!
Стоишь передо мной иконой в храме
Внимать словам, когда не нужно слов.

Замолвила б словечко потеплее,
И я б тебя на руки подхватил.
На языке признание вертелось,
Но невзначай его я проглотил.

Когда и где дар речи проморгал я,
Спустил на нет богатство языка?
Мне сурдопереводом помогает
Безмолвно говорящая рука.

Пройдёт непонимание меж нами…
Двойной порыв и – не сносить голов!
В глазах всё, что не высказать словами,
Всё в поцелуях, где не нужно слов.

2012-2013 гг.

Первый заморозок.

Подсолнух солнышка над головой,
И небо, словно чистая водица.
А лужа спит в обёртке ледяной,
И иней блёстками лёг на ресницы.

Осеребрит виски паучья нить,
А воздух чист, как поцелуй зазнобы,
Чтоб упоённо свежесть утра пить
Дыханием до лёгкого озноба.

В досужих сплетнях смысла ни на грамм:
Не сила гнёт мифических Атлантов –
Вся в седине поблёкшая трава
Поникла от обилья бриллиантов.

С морозца лёгкого искрится взгляд,
Мелькает на губах улыбка лисья.
А тополя все в зелени стоят,
С озноба позабывши сбросить листья.

На кронах их лежит клочками снег,
И вьётся тропочка под аркой листьев.
А от вороньей свары – как на грех! –
Летят за ворот ледяные искры.

И пусть прокурено хрипит нам вслед,
Грозя тьмой тьмущей, воинство воронье,
Набедокурено на много лет
Накаркав беды из потусторонья.

В синь поднебесья взгляд свой только брось –
Вся залита она нездешним светом.
И в это утро – что бы ни стряслось! –
Ещё разок проглянет бабье лето.

* * *

И, может быть, уже не помнишь ты,
Как растопило солнце мрак и стылость.
Но тот денёк нездешней красоты
Был наяву… А, может, мне приснилось?..

Пусть не сложилось…

Год миновал, а мне кажется – вечность.
Хочешь-не хочешь, придётся признать:
Жизни порой не хватает до встречи,
А до разлуки рукою достать.

Грёзы ночные сбиваются в стаю
И улетают в края потеплей…
Пусть не сложилось, но я испытаю
Горькую нежность при мысли о ней.

Исподтишка сквозь разлуки прощанье
Время наотмашь плеснёт сединой.
Пусть лучше взгляд мой туманит печалью,
Нежели взор твой – зелёной тоской.

Через седло мне тебя не украсть и
Не возжигать приворотных свечей.
Искренне радуюсь женскому счастью,
Если ты спишь на любимом плече.

Сивая мудрость приходит с годами:
Памятью прошлой любовь не живёт…
Только мечта опереньем блистает
И окрылено стремится в полёт.

Новогодние запахи.

Снег свежестью посыпался из тучек –
Все Новый год встречают во дворе.
И из бокалов рвётся газ шипучий
Салютом из воздушных пузырей.

Знакомый с детства запах мандаринов…
Но, дух перехватив, щекочет нос
Кивком слегка откинутым за спину
Чуть уловимый аромат волос.

Духмяно расползается на волю
Седой дымок огарочков свечных.
А Новый год пропах еловой хвоей
И счастьем, разделённым на двоих.

2013-2014 г.