огда моя мама вышла замуж за врача, счастью бабули не было предела. Во-первых, будучи медсестрой, она с большим трепетом относилась к своим коллегам. Во-вторых, мечтала увидеть свою дочь замужем за интеллигентным человеком. А в-третьих, всю жизнь враждовала с Зульфией из третьего подъезда.
Зульфия из третьего подъезда жила богато – золотые зубы, крепко контрастирующий с сокрушительной смуглостью платиновый парик, кримпленовый гардероб. Когда она выходила в своём красном брючном костюме из подъезда, мужчины бросали играть в нарды и, затаив дыхание, наблюдали, как Зульфия идёт по двору. У неё была странная фигура – длинный торс, узкая талия, широкий зад и коротенькие плотные ноги. Когда Зульфия ныряла в темную арку, синтетические брюки нет-нет, да и искрились в местах трения голубыми огоньками. Что значит для восточного мужчины такой искрящийся необъятный зад, объяснять не надо.
( Свернуть )
Правда, вражда с соседкой у бабули случилась не из-за искрящегося зада. Такой зад моей бабуле мог только в ночном кошмаре присниться. Вражда случилась на почве обострённого чувства справедливости – бабуля, невзирая на серьёзную контузию, полученную на войне, всю жизнь тяжело и много работала, чтобы поднять троих детей. А Зульфия, эта необразованная дура, жила себе припеваючи, имела в каждой комнате по большому цветному телевизору, а на ночь глядя включала на всю катушку магнитофон, чтобы назло соседям послушать Африка Саймона.
Впрочем, враждовала с Зульфией не только бабуля, но практически весь двор – женщиной она была заносчивой, грубила всем, а над детьми дворничихи Каримы откровенно глумилась – могла обозвать ублюдками, пнуть, кинуть камень. Поэтому с Зульфией никто не дружил. Но здороваться здоровались – по-восточному мудро рассудили, что негоже не здороваться с человеком, даже если он натуральное говно.
Когда моя мама вышла замуж за врача, бабуля расцвела – теперь ей было чем крыть своей бессовестной соседке. Хоть Зульфия и живёт на широкую ногу, и дом у неё полная чаша, но невестка у неё пэтэушница, и оба внука двоечники. А Наденька, во-первых, с отличием окончила филологический факультет, а во-вторых, вышла замуж за врача, сына интеллигентных родителей. Шутка ли, у свата два высших образования, а сватья экстерном окончила математический факультет ереванского университета!
Да и люди попались хорошие, обходительные. Вон, недавно гостинцев с оказией передали – отрез шерстяной ткани, чайный сервиз и какого-то пахучего сыра с сушёными травами. Бабуля честно пыталась съесть хоть кусочек, но махнула рукой – таким вонючим сыром если только тараканов по красным дням календаря травить. В общем, набралась духу, перекрестилась и вынесла сыр на помойку – выкидывать. Ночью вынесла, чтоб никто не видел. А то будут судачить, мол, неуважительно Анастасияиванна к сватам относится – гостинцы их выкидывает. А к сватам Анастасияиванна очень даже уважительно относится. Особенно после телефонного разговора со старшей сестрой Любой.
-Настя,- сказала Люба,- считай, что тебе крепко повезло. Хоть они и нацмены, но слава богу, христиане, а не какие-нибудь там басурмане!
Люба знает, что говорит, у ей зять какой-то непонятной нации на букву б. Курдючные шкварки сладким молоком запивает. Вот ведь страсть господня!
Через три года новоиспечённый зять купил машину. Счастью бабули не было предела! День, когда мои родители приехали на своей машине в Кировабад, она провела на балконе – высматривала дорогих гостей. Как только белые Жигули с крестом на лобовом стекле притормозили у подъезда, бабуля свесилась вниз и крикнула вылезающей из машины дочери:
-Надя? Ты ж моя красавица дочка! Какая великолепная новая машина!!! Мой зять врач Юрик тоже приехал?
Внимательный читатель насчитает в этом коварном приветствии множество источающих смертельный яд слов. Они были произнесены такими оглушительными раскатами, что вся улица Ленина высыпала любоваться гостями Анастасиванны. И лишь Зульфия не высыпала – корчилась в адовых муках, переваривая «красавицу дочку», «великолепную новую машину» и «зятя врача».
Иногда бабуля приезжала погостить. Так как женщиной она была общительной, то пыталась с местным населением вести светские разговоры за жизнь. Выходила в палисадник нашего дома при полном параде – ажурный платочек, белое летнее пальто, капроновые чулки, бежевые туфельки на низком каблуке. Пахла «Красной Москвой» и пудрой «Сирень» (белая картонная коробочка с импровизированной ватной пуховкой – от этой пуховки мы густо чихали).
Итак, бабуля выплывала в палисадник. Элегантно волокла за собой стул Сонечки. На спинке стула пышно цвели три лаковых красных цветочка – то ли маки, то ли какие ещё изысканные выверты флоры.
Бабуля водворяла стульчик посреди палисадника, садилась и начинала улыбаться. Ровно через минуту всё население нашего двора клубилось вокруг городской гостьи. Люди хором интересовались, как у Анастасиванны здоровье (три чайные ложки тутовки натощак – никакое сердце болеть не будет, а то придумали валерьянку – ишь!), ревниво интересовались, почём в этом году абрикос на кировабадском рынке (наш всё равно лучше, самые хорошие абрикосы растут в Араратской долине). Узнав, что в Кировабаде таки да, абрикос на десять копеек дороже, расплывались в счастливой улыбке – мы ж говорим, что наш лучше. И дешевле!
Бабуля пыталась говорить с аборигенами по-армянски. Но так как знала всего три армянских слова – погода (еханак), холодно (цурт) и девочка (ахчик), то разговор вела в несколько линейном и даже цикличном русле.
-Ахчик?- показывала она пальцем на пробегающую мимо девочку.
-Оооо!- покрывались мурашками аборигены. Для аборигенов армянское слово, произнесённое русской тёщей доктора Абгаряна равносильно было тому, как если бы с небес спустились марсиане и с места в карьер сыграли на дудуке «Патараг» Комитаса.
-Цурт!- качала головой бабуля, подразумевая наличие крохотного облачка в летнем небе.
-Да-да-да!- кивали собеседники, обмахиваясь от жары газетами.- Очень цурт!
-Фух, жаркий еханак!- соглашалась бабуля.
Каждый её приезд превращался для нас в большой праздник. Про её коронную фразу "мой зять золото" и переговоры с дедом я вам уже рассказывала, повторяться не буду. Расскажу о том, как однажды бабуля, сама того не желая, поставила крест на моей первой любви.
В тот роковой день мы возвращались из школы домой. Мы – это я, моя подружка Этери и два симпатизирующих нам мальчика. Девятый класс, прыщи по физиономии, прочие красоты пубертатного возраста. Мальчики впервые были в нашем дворе, пришли, так сказать, ознакомиться с ареалом обитания дам сердца.
Мы с Этери жили в одном подьезде, я на втором этаже, а Этери – на пятом. Кстати, дед Этери принципиально назвал своих детей именами, начинающимися на Г. Поэтому папу Этери звали Гарсеваном. А ещё у неё были дяди Гвидон и Гарегин, и тётя Гертруда. Хачатуряны.
Так вот. Подошли мы к нашему подъезду, и Этери рассказывает мальчикам:
-Нарка живёт на втором этаже, а я живу на пятом.
-Где?- спрашивают мальчики и задирают головы.
Мы с Этери тоже задираем головы и обомлеваем – на втором этаже, аккурат под нашим кухонным окном, на бельевой верёвке висят сокрушительного размера женские панталоны с начёсом. В количестве 2 шт. Одни нежно-розовые, а вторые – салатовые.
Этери, конечно, не сообразила соврать.
-Я живу на пятом этаже, воооон там, где белые ажурные занавески,- показала она рукой,- а Нарка живёт на втором этаже. Вооон там, где висят...- тут она запнулась.
-...её большие тумбаны!- заржали мальчики.
Я, сгорая от стыда, ринулась в подъезд. Этери решила исправить ситуацию.
-Это не Наркины тумбаны. Это тумбаны её бабули! Я сама видела, как она в них ходит!
Влетала я в квартиру под истеричный гогот своего кавалера.
Бабуле я ничего говорить не стала, молча перевесила её тумбаны на батарею отопления. А кавалеру беспардонный гогот не простила и вычеркнула его из своей жизни навсегда. Он
потом долго за мной ухаживал, но я его жёстко игнорировала. Тоже мне, цаца. Пусть лучше над тумбанами своей усатой бабушки смеётся! Можно подумать, она в "недельках" ходит!
