Культовая книга Кэтрин Данн. От нее фанатели, например, Курт Кобейн и Кортни Лав. А Терри Гиллиам так и вовсе сетовал, что в сравнении с героями он слишком нормален. Нормален. Терри Гиллиам. Само название сейчас вводит в заблуждение (собственно, я сама попалась), но Данн брала слово "гик" в другом смысле. Так называли цирковых артистов, которые в приступе инсценированной ярости отгрызали головы курицам.

В центре сюжета цирковая пара Ал и Лили Биневски, поставившая чудовищный фармакологический эксперимент на собственных детях: во время беременности Лил принимала различные препараты, буквально, от скипидара до тяжелых наркотиков. В результате на свет появился Артуро с ластами вместо конечностей и мощным даром убеждения, сиамские близнецы Электра и Ифигения, обладающие музыкальным талантом, горбатая карлица-альбинос Олимпия (слишком нормальная, бедняжка) и Фортунато (Цыпа) - с виду обычный мальчуган, но с паранормальными способностями.

Это книга о семье. О родителях, которые всегда знают, что лучше для их детей (здесь - буквально и необратимо предопределяя их судьбу), но абсолютно не знают этих детей. От родителей всегда сокрыта тьма, живущая в каждом ребенке, эта безграничная, архаичная, еще не сглаженная социумом жестокость. Отношения Биневски - гипербола, крайняя форма обычных семейных отношений. Это безумная, порой маниакальная любовь, непрерывное соперничество, жгучая ненависть и замкнутость друг на друге.

Это книга о безграничных вариациях нормы. То, что любой назвал бы уродством, больше всего ценится в цирке Биневски. Именно поэтому самой несчастной и недолюбленной, этакой вечно шпыняемой золушкой, становится Олимпия. Ее "недостатков" слишком мало, чтобы по-настоящему шокировать. Вместе с тем, если заменить громкое "уродство" на толерантные "особенности", станет понятно, что роман именно об этом. О том, что самое важное в нас не то, что делает нас неотличимыми от толпы, самое важное - то, что нас из нее выделяет. Это никогда не должно быть причиной стыда, но должно быть точкой приложения силы внутри себя. В "Любви гика" есть линия артурианцев. Это люди, которые ампутируют конечности, чтобы стать похожими на Артуро. Он видится успешным и счастливым, и они хотят причаститься этим успехом и счастьем. Но любая попытка копирования чужого образа лишь уводит от своей сути. И когда начинает казаться, что Олимпия, встав на защиту особенности дочери, использует недопустимые, несоразмерные средства, это не так. Она дарит Миранде самое важное - ее собственное Я.

Дальше будет много текста, потому что я ввязалась в Долгую прогулку на Лайвлибе, и "Петровы" оказались первым заданием. Но взять их мне действительно посоветовал член команды, так что в этом смысле читерства практически нет.

О Петровых начистоту

«Петровы» начинаются с путешествия на третьем троллейбусе от Эльмаша к манящему теплом и антигриппином дому. Петров чувствует, что заболевает. Окружают его уже давно и тяжело больные люди. Только с симптомами не какого-нибудь там безобидного ОРВИ, а тотальной шизофрении. По ходу поездки Петров замечает, что его троллейбус преследует катафалк, откуда угрожающе улыбается старый знакомый. Знакомого зовут Игорь. Игорю очень надо выпить. Обязательно с Петровым. Первые тосты проливаются на закрытый гроб, водитель обреченно машет рукой и гонит к ближайшему супермаркету, дом стремительно превращается в такое же недостижимое место, как райские кущи Петушков для христообразного Венечки Ерофеева. Сам Алексей Сальников кажется очередным певцом алкогольного делирия, который травит бесконечные пьяные байки, то и дело срывающиеся в политический популизм и стоны о судьбах Родины.

Внешность оказывается обманчивой. Роман Сальникова намного любопытнее и сложнее, как и личность его главного героя. Петров – ничем не примечательный автослесарь. Окружающие считают его посредственностью, а он с ними соглашается и стыдливо прячет новые страницы самодельных комиксов. Нарисованных так, что не отличишь от печатных. Вот был у Петрова друг – настоящий талант. Непризнанный гений со всеми необходимыми непризнанному гению страданиями и ритуальными уничтожениями великого романа, помещающего набоковскую Лолиту в свердловские коммуналки. Но оригинального, конечно, не подумайте. Тот друг презирал Петрова за всю петровскую заурядность. Да так презирал, что не мог не уколоть побольнее в очередной еще несожженной версии великого романа. Не завидовал, конечно. Такого ни Петров, ни читатель, умирающий со смеху от петровских наблюдений и умозаключений, допустить не могут. Даже если комиксы начнут таинственным образом оживать, петровскую ординарность это никак не исправит.

Сам роман, выныривая вслед за Петровым из мутных пьяных воспоминаний, расцветает гирляндой узнаваемых образов и типажей: филигранно хамящие кондукторы и одуванчиковые бабули в аптеке, безумные мамаши и заиндевевшие алкоголики, усталые продавщицы и щемяще-неудобные тетки с баулами гостинцев для заключенных. Все, что герой встречает на своем пути, взрывается в его голове бесконечными ассоциациями и воспоминаниями. Большинство из них так или иначе оказывается знакомым читателю, закручивая его в бесконечную воронку уже собственных перемещений по лабиринтам подъездов с вечно неработающими домофонами и стенами исписанными надписями «Цой жив». Повествование то окунается в детские ощущения, ожидания новогодних елок, самостоятельные ночные перебежки до туалета, то воскрешает в тактильной памяти зудящую колючесть шерстяных свитеров.

На какое-то время «Петровы» даже оборачиваются триллером, а автор демонстрирует весьма умелое нагнетание саспенса в банальных бытовых сценах нарезания колбасы. К моменту, когда роман наполняется уютной любовью, обнаруженной в семействе Петровых посредством совместной борьбы с гриппом, от него уже можно ожидать чего угодно. Но меньше всего оказываешься готовым к тому, что помимо великолепных языковых находок и умения придавать объем повседневным деталям, автор сможет закольцевать композицию ехидным уроборосом. Последняя глава переворачивает все с ног на голову. Огромные пласты текста, принятые за алкогольно-гриппозные бредни, обретают смысл. Сваленные в кучу детали, казавшиеся лишними, вдруг начинают работать единым механизмом, а за последней главой неожиданно следует первая, но прочитанная уже с новым знанием.

Остроумное бытописание обрастает чертами магического реализма. Мистическая изнанка и завораживает, и пугает, как все выбивающееся из рациональной доктрины мира. Оказывается, что действительно существует какое-то зазеркалье, образ которого то смутно прочитывался в искаженном имени Петровой или рекламе Росгосстраха на почти чистом стекле, то назойливо, но до поры незамеченно, навязывался отсылками к сказке Губарева. Но даже после раскрытия карт роман не теряет главного – неоднозначности, так или иначе генерируемой образом Игоря. Таинственного трикстера, своими озорными выходками смутно напоминающего кого-то из свиты Воланда. Гамельского крысолова с бутылкой водки вместо дудочки, уводящего ораву работяг на матч детской футбольной команды. Гордо величающего себя духом-покровителем Свердловска. Кто он на самом деле? То ли расшалившийся ангел, охраняющий скромного автослесаря Петрова. То ли нечисть, выползшая из пылающего под обледенелой коркой уральской земли Аида и почему-то благоволящая скромному автослесарю Петрову. А может, читатель сам уже заразился гриппом от скромного автослесаря Петрова - прямо через горячечные, болезненные, пропахшие бальзамом «Звездочка» страницы - и ему чудится потустороннее в обычном нуворише, ностальгирующем по Совку.

«Петровы» оставляют пространство для веры в новогоднее чудо, работы воображения, вот этого приятно будоражащего сомнения, способного заставить снова и снова садиться в забитый сумасшедшими пассажирами третий троллейбус в надежде попасть от Эльмаша к манящему теплом и антигриппином дому.

35. Следующая часть начатого вами книжного цикла
Луиза Пенни "Природа зверя"
Это как раз то чтение, которое у меня называется "для души". Мне здесь нравится все, знакомые персонажи, стиль, описание природы и умение автора обратить внимание на важное и вечное, детективный сюжет и даже то нагнетание напряженности, которым иногда излишне грешит автор.
Три Сосны, Гамаш, Жан-Ги, Рут и Рози, Клара и Габри с Оливье. Любимые персонажи, любимая деревенька и значит несколько часов удовольствия от чтения обеспечены. Всем любителям Армана Гамаша и его стиля расследования рекомендую.

42. Книга с двумя (или более) временными линиями
Филипп Майер "Сын"

Повествование ведется в трех временных отрезках, начиная с 1849, потом с 1915-1917 и заканчивается 2012 годом. Сначала мы знакомимся с Илаем, основателем рода и империи МакКаллоу. Потом с его правнучкой Джинни, унаследовавшей от своего прадеда деловую хватку и третий участник - сын Илая, Питер, человек, родившийся явно не в свое время и чье поведение вызывало у меня больше всего вопросов.
Почти пару столетий истории Техаса втиснуто в 600 страниц. Здесь и индейцы, и мексиканцы, иммигранты, рейнджеры, скотоводы и нефтепромышленники. Я не очень сильна в истории Америки и мне сложно говорить за достоверность всех событий, но автор утверждает что прочел более 350 книг по истории Техаса и прожил месяц в спартанских условиях имитирующих жизнь индейцев.
Мне кажется это роман о людях в большей степени, чем про истории становления Америки. О слабостях, страхах, жадности, жестокости, и, главное, безумном желании выжить и сохранить себя любой ценой.
В книге поднимается целый пласт проблем: отчуждение земель у коренного населения и его уничтожение, расовый вопрос, положение женщины в обществе (куда ж мы без феминизма), цена человеческой жизни, отцы и дети, и что ценой определенного выбора часто становится одиночество.
Индейцам автор явно симпатизирует и их образ жизни в середине 19 века вызывает тоскливое ощущение потери связей с природой человечеством в целом в наши дни и что процесс необратим. Внутри семейные отношения, вырождение рода, практически прямой упрек что нынешние дети не приспособлены к труду, да и вообще ни к чему, в какой-то мере соответствует действительности и это тоже грустно.
Роман насыщен событиями, переходя от одного повествующего к другому мы видим всю картину, которую хотел показать нам автор. Мне понравилось. Я проглотила книгу за 2 дня, забросив все и даже на работе почитывала между делами)

29. Нон-фикшн
Девид Гранн "Затерянный город Z"
В 1925 году британский полковник Перси Фосетт отправился в джунгли Амазонки, чтобы отыскать столицу инков, легендарное Эльдорадо, которое он предпочитал называть «город Z». Экспедиция пропала — и поиски ее следов сделались наваждением для множества людей. А некоторым из них это стоило жизни. В 2005 году нью-йоркский журналист Дэвид Грани заинтересовался судьбой отважного полковника и неожиданно для себя тоже отправился в Бразилию. Его книга — это и историческое расследование, и трагикомические злоключения современного горожанина, оказавшегося в джунглях. А еще — взволнованный рассказ о величественном и до сих пор малоизученном крае. В 2009 году книга попала в шорт-лист премии Сэмюэла Джонсона за лучший нон-фикшн, а вскоре стало известно о ее предстоящей экранизации. На роль Фосетта приглашен Брэд Питт.

Интересная книга об исследователях Амазонии. Снова у меня ощущение, что европейцы большие дикари, чем те кого они считали дикарями. Ну и как девочка, я конечно в ужасе от тех условий, в которых люди проводили исследования, изучали местность, наносили границы. Это подвиг.

38. Книга, в которой меньше 250 страниц
Уильям Фолкнер "Когда я умирала"

Умирает Адди, мать фермерского семейства. У нее муж и пятеро детей. Старший вот уже несколько дней под ее окнами делает ей "чертов ящик". Она взяла слово с мужа похоронить ее в Джефферсоне. И вся семья едет с гробом в город. На пути огромное количество препятствий, все против них. И только отец семейства твердит, что это воля усопшей.
Вязкая, тяжелая книга. В ней нет авторских слов, все повествование идет от лица либо членов семьи, либо соседей, точнее это их внутренние монологи, мысли, ощущения и диалоги с другими действующими лицами. Всего 14 человек. Погружаясь в них все глубже, мы начинаем понимать мотивы и практически у всех они так-себе.
Наиболее мерзок из всех мне отец семейства. Из-за него 8 дней таскают гроб с разложившимся телом, казалось бы только от того, что он дал слово. Он отправляет сыновей на переплаву и они не могут попрощаться с матерью, потому что 3 доллара не валяются на дороге. Его мысли о вставных зубах, то что он сделал с конем Джула... в общем гореть ему в аду.
Дьюи Делл интересует только как и где сделать аборт. И смерть матери задевает ее как-то по касательной.
Вардаман с его "моя мать - рыба", "мать Джула - лошадь", мысли Кеша про гроб и то, что он неустойчивый, лицемерие и ханжество Коры...
Не совсем я поняла Дарла, или он единственный нормальный среди сумасшедших, но очень хорошо маскируется или правда с головой у него что-то не то.
Весь этот круговорот затягивает в какую-то безрадостную трясину и все что я хотела к концу, чтобы несчастную женщину уже похоронили.
Финал книги оказался для меня неожиданностью, но он достаточно закономерен.
Я не могу сказать, что я в восторге от книги, но что-то в ней есть, что заставляет думать и переживать эту книг во время чтения и после.
На очереди "Шум и ярость" автора. Но чуть попозже.

Шум и ярость - гениальная книга.

А кино Затерянный город Z смотрела, Лар?

Нет, фильм не смотрела. Стоит посмотреть?