Нежеланная дочь… та, которую так не хотели,
Поняла эту жизнь, не родившись ещё, От и До…
Хоть родили её, но любить всей душой не сумели…
И печаль умножалась на десять, на двадцать, на сто…
Нежеланная дочь… часто слышала в детстве от мамы,
Что её появленье испортило мамину жизнь…
А для девочки это была безысходная драма…
Только небо шептало ночами «Малышка, держись…»
И малышка держалась… Старалась понравиться людям,
Чтоб её полюбили, хоть капельку… детства мечта…
Только вслед доносилось недоброе: «Что с неё будет?
Доведёт до греха, без сомненья, её красота»…
Нежеланную дочь столько раз ни за что проклинали,
Что душа постарела от слёз бесконечных стеной…
И уроки судьбы закалили и крылья сломали…
Крест она понесёт, становясь нежеланной женой…
Нежеланная дочь так хотела семью и ребёнка,
Чтобы им отдавать то тепло, что не отдано ей…
Вышла замуж она, родила и стирала пелёнки,
Не спала по ночам у кроватки малютки своей…
И могли бы родители ею сегодня гордиться…
Нежеланную дочь полюбили другие сердца…
А в семье у неё детский смех и любимые лица…
Нужно маме понять, что не дочь выбирала отца…
Нежеланную дочь очень любят желанные дети,
А она вспоминает тот голос «Малышка, держись!»
Любит деток своих и дороже они всех на свете…
А для мамы… от любящей дочки: «Спасибо за жизнь…»
Ирина Самарина-Лабиринт
__________________
Когда ты умер, ты об этом не знаешь, только другим тяжело. То же самое, когда ты тупой.
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль
В угасшем скандалисте!
Мне вспомнилась
Печальная история —
История об Оливере Твисте.
Мы все по-разному
Судьбой своей оплаканы.
Кто крепость знал,
Кому Сибирь знакома.
Знать, потому теперь
Попы и дьяконы
О здравьи молятся
Всех членов Совнаркома.
И потому крестьянин
С водки штофа,
Рассказывая сродникам своим,
Глядит на Маркса,
Как на Саваофа,
Пуская Ленину
В глаза табачный дым.
Ирония судьбы!
Мы все остро?щены.
Над старым твердо
Вставлен крепкий кол.
Но все ж у нас
Монашеские общины
С «аминем» ставят
Каждый протокол.
И говорят,
Забыв о днях опасных:
«Уж как мы их...
Не в пух, а прямо в прах...
Пятнадцать штук я сам
Зарезал красных,
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах».
Россия-мать!
Прости меня,
Прости!
Но эту дикость, подлую и злую,
Я на своем недлительном пути
Не приголублю
И не поцелую.
У них жилища есть,
У них есть хлеб,
Они с молитвами
И благостны и сыты.
Но есть на этой
Горестной земле,
Что всеми добрыми
И злыми позабыты.
Мальчишки лет семи-восьми
Снуют средь штатов без призора,
Бестелыми корявыми костьми
Они нам знак
Тяжелого укора.
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль в угасшем скандалисте.
Мне вспомнилась
Печальная история —
История об Оливере Твисте.
Я тоже рос
Несчастный и худой,
Средь жидких,
Тягостных рассветов.
Но если б встали все
Мальчишки чередой,
То были б тысячи
Прекраснейших поэтов.
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них,
В них я,
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль мой грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
Я знаю будущее...
Это их...
Их календарь...
И вся земная слава.
Не потому ль
Мой горький, буйный стих
Для всех других —
Как смертная отрава.
Я только им пою,
Ночующим в котлах,
Пою для них,
Кто спит порой в сортире.
О, пусть они
Хотя б прочтут в стихах,
Что есть за них
Обиженные в мире.
Ах, как хочется просто жить,
Улыбаться, проснувшись утром.
Не болеть, со всеми дружить,
Добрым быть и немного мудрым.
Ах, как хочется просто петь,
Подставляя солнышку руки.
Чтобы много успеть суметь,
Чтоб не мучила боль разлуки.
Ах, как хочется по весне
Услыхать соловьиные трели.
А ещё в родной стороне
Ощутить пьяный запах сирени.
Ах, как хочется жарким днём
Родниковой воды напиться.
И, забыв в этот миг обо всём,
Этой радостью насладиться.
Ах, как хочется в листопад
Разноцветья запомнить краски.
И, бродя, просто так, наугад,
Сочинить дивной осени сказку.
Ах, как хочется с горки вниз,
Чтобы сердце громко стучало.
Чтоб желания все сбылись,
Чтоб опять всё начать сначала.
Ах, как хочется передать
Эту радость родным и близким.
И успеть жизни смысл понять
И земле поклониться низко.
Знаете ли вы
украинскую ночь?
Нет,
вы не знаете украинской ночи!
Здесь
небо
от дыма
становится черно́,
и герб
звездой пятиконечной вточен.
Где горилкой,
удалью
и кровью
Запорожская
бурлила Сечь,
проводов уздой
смирив Днепровье,
Днепр
заставят
на турбины течь.
И Днипро́
по проволокам-усам
электричеством
течёт по корпусам.
Небось, рафинада
и Гоголю надо!
Мы знаем,
курит ли,
пьёт ли Чаплин;
мы знаем
Италии безрукие руины;
мы знаем,
как Ду́гласа
галстух краплен…
А что мы знаем
о лице Украины?
Знаний груз
у русского
тощ —
тем, кто рядом,
почёта мало.
Знают вот
украинский борщ,
Знают вот
украинское сало.
И с культуры
поснимали пенку:
кроме
двух
прославленных Тарасов —
Бульбы
и известного Шевченка, —
ничего не выжмешь,
сколько ни старайся.
А если прижмут —
зардеется розой
и выдвинет
аргумент новый:
возьмёт и расскажет
пару курьёзов —
анекдотов
украинской мовы.
Говорю себе:
товарищ москаль,
на Украину
шуток не скаль.
Разучите
эту мову
на знамёнах —
лексиконах алых, —
эта мова
величава и проста:
«Чуешь, сурмы заграли,
час расплаты настав…»
Разве может быть
затрёпанней
да тише
слова
поистасканного
«Слышишь»?!
Я
немало слов придумал вам,
взвешивая их,
одно хочу лишь, —
чтобы стали
всех
моих
стихов слова
полновесными,
как слово «чуешь».
Трудно
людей
в одно истолочь,
собой
кичись не очень.
Знаем ли мы украинскую ночь?
Нет,
мы не знаем украинской ночи.
Владимир Маяковский. 1926 год.
__________________ Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
Дышит тихо усталое Черное море,
Отражая сто лун в зыбких бликах волны.
И с реальностью небо, похоже, не спорит,
Или это мне кажется со стороны?
Это Крым, и по совести – это Россия!
Это Крым, здесь везде только русская речь.
Это Крым, здесь названия до боли родные –
Симферополь и Ялта, Севастополь и Керчь.
Эту землю уже никогда не разделишь.
То, что связано кровью не разорвешь.
На чужие знамена кресты не прицепишь.
Остальное лишь глупость, да хитрая ложь.
Это Крым, и по совести – это Россия!
Это Крым, здесь везде только русская речь.
Это Крым, здесь названия до боли родные –
Симферополь и Ялта, Севастополь и Керчь.
Чтобы ни было, мы будем вместе, конечно.
Сколько было здесь войн, сколько было побед!
Здесь Святая земля, здесь Россия навечно.
Только так, не иначе, и выбора нет.
Это Крым, и по совести – это Россия!
Это Крым, здесь везде только русская речь.
Это Крым, здесь названия до боли родные –
Симферополь и Ялта, Севастополь и Керчь.
Виктория Цыганова
__________________ У настоящей женщины две задачи - быть красивой и говорить мужчине, что он молодец (с)
Небо стало почти чернильным,
Ежевичные наши ночи...
Мне его не хватает сильно!
Мне его не хватает очень...
И молчит, как немой, мобильный,
И на почте,увы, ни строчки...
Я скучаю сегодня сильно!
По нему я скучаю... Очень!
Боже правый, ведь ты всесильный!
Помоги своей блудной дочке!
Я люблю его так сильно!
Я люблю! Я люблю очень!
Так все время, грущу стабильно!
А душа моя счастья хочет...
С ним остаться хочу сильно!
Рядом быть с ним хочу очень!
Отключаю опять мобильный,
В тишине коротаю ночи...
Мне его не хватает сильно,
Я люблю его очень... очень!!!
А когда душа оглядывается и видит,
Что никто ей, в общем-то, тут не рад –
Она всем дает еще один шанс, еще один выдох,
Еще один спасительный звукоряд.
Но никому и дела нет, и предела нет,
Пей, гуляй, будь сильным и хохочи.
И тогда душа опускается на паркет
И кричит.
День кричит - хозяин ее не слышит,
Занят очень, много других проблем.
Два кричит.
Ее мальчик почти не дышит,
Но продолжает держаться стабильных схем:
А душа так орет, что уже никуда не деться.
Но он сам себе врет.
Он таблетку берет от сердца.
А она не жуется – она его пережевывает.
И маме его – с расстановкой так: «Вы же сильная».
Утром еще говорят «стабильное, но тяжелое»,
А уже ближе к ночи – «тяжелое, но стабильное».
И врачи колдуют, и всюду больничный запах,
Полотенца, бессонница, лужи, салфетки-фантики.
А душа на балконе - курит, в дырявых тапках.
Не-е-е-т, смеется, нет.
Не заманите.