Истории любви известных людей

[beata]

Впервые Эммануил Виторган увидел Аллу Балтер на капустнике в Доме актера ... и влюбился в нее с первого взгляда. В то время Алла была актрисой Ленкома, а Виторган служил в Театре драмы и комедии. В 1967 году Георгий Александрович Товстоногов пригласил его в Ленком. И получилось так, что Виторгана поставили играть вместе с Аллой Балтер влюбленную пару Бернардо и Аниту в спектакле "Вестсайдская история". Тут-то все и закрутилось…
В те времена театральная общественность считала их самой красивой парой Ленинграда. Говорили: вот в Париже есть Ален Делон с Роми Шнайдер, а у нас - Виторган и Балтер.
Роман был стремительным, страстным, головокружительным. Но у Виторгана был жена и дочь, а Алла только что разошлась с мужем, которого, по иронии судьбы, тоже звали Эммануил.
Ради Аллы Виторган оставил семью. Развод был трудным. Жена попросила его уехать из Питера, и он вместе с Балтер переезжает в Москву. Виторган говорил, что "это мой самый большой грех в жизни. И я буду еще за него наказан. И, может быть, уже наказан. Потому что оставил ребенка. Но я считал и по-прежнему считаю, что не правы те родители, которые не расстаются из-за детей. Ребенок чувствует ложь в отношениях, и от этого ему только хуже..."
Как-то уже спустя много лет в одном интервью Алла Балтер призналась: "Я страдала, хотела все время убежать. Я вообще была девушкой, которая меньше всего ожидала от себя, что станет разлучницей. Я любила, я ждала, но говорила все наоборот: нужно все остановить, исчезнуть, испариться куда-нибудь...".
В 1971 году супружеская пара Балтер-Виторган начинают работать в Московском драматическом театре им. К.С. Станиславского. Созданные Аллой Балтер на его сцене образы стали событием театральной жизни Москвы.
У супругов родился сын Максим. Тогда они жили в общежитии театра Станиславского. В единственной комнатке детская кроватка стояла за шкафом. Когда пришло время Максиму идти в первый класс, Виторган решился попросить квартиру. И им дали двухкомнатную.
С 1982 года Виторган - актер Театра драмы и комедии на Таганке. А с 1984 года со своей женой перешел в Академический Театр имени В.В.Маяковского.
Семейная жизнь Виторгана и Аллы Балтер была долгой и счастливой. Об их любви рассказывали истории. Этой парой нельзя было не любоваться. Даже их фамилии воспринимались, как одна: Виторган - Балтер, Балтер - Виторган. Выяснять, кто в этом дуэте вел, - занятие бесполезное, потому что две звезды - это уже созвездие. Была у них одна очень семейная черта - не навязывать свои проблемы и не посвящать даже очень близких друзей в большие и маленькие тайны своего дома. А тайны бывают в каждой семье...
У Виторгана возникли серьезные проблемы с легкими, подозревали рак. Пришлось делать очень сложную операцию, но все тогда обошлось, и Алла, сохраняя абсолютное внешнее спокойствие, на все вопросы коллег отвечала: "Не волнуйтесь, у нас все хорошо". В том, что это именно она выцарапала Виторгана из лап страшной болезни, никто не сомневался. Все знали, какой сильный характер у этой женщины и как она влюблена в своего мужа.
Опасность миновала, и судьба подарила их семье вторую жизнь.
Но спустя годы болезнь вдруг настигла Аллу, и Виторган тут же поспешил успокоить коллег-актеров: "В больнице Аллочку навещать не надо, ее скоро выпишут". В театре тогда решили написать ей большое коллективное письмо. И все, кто мог - от вахтеров до работников сцены, - стали сочинять ей записочки с добрыми словами и пожеланиями скорее вернуться. Она вышла на сцену в декабре, и все с облегчением вздохнули: теперь все позади, Аллочка справилась. Ее жажда играть и работать в эти дни особенно поражала. Балтер была занята сразу в нескольких спектаклях, играла "Нору", "Чуму на оба ваши дома", блестяще работала в антрепризе Михаила Казакова "Цветок смеющийся".
27 декабря Виторгану исполнилось 60 лет, и в театре отмечали юбилей известного актера. Отмечали так, что у Балтер в глазах стояли слезы - от счастья, любви и переполняющей нежности к мужу и благодарности ко всем, кто так по-доброму относится к ней и к Виторгану. Она вспомнила и про записочки, и про все-все хорошее, что подарили ей судьба и театр. Актриса Таня Орлова рассказывала: "Аллочка говорила в тот день слова, которые уходили в вечность, они были абсолютно искренними и небанальными..." Сейчас о том юбилее вспоминают, как о дне прощания Аллы с театром.
А потом были март и череда не слишком приятных событий. В спектакле "Цветок смеющийся" у Аллы подвернулась нога - каблук попал в щель. То ли это спровоцировало неприятные ощущения в ноге, то ли прежняя болезнь решила о себе напомнить, но Алла почувствовала себя неважно. На следующий день ей предстояло играть в спектакле "Чума на оба ваши дома". К двум часам дня боль в ноге усилилась, и Балтер решила позвонить Лазареву с Немоляевой (обе семейные пары играли этот спектакль по очереди), чтобы на всякий случай подстраховаться. Но вечером она все-таки вышла на сцену. С трудом отыграла первый акт: боль в ноге была такой невыносимой, что актриса вообще едва могла стоять. Срочно вызвали "Скорую". Спектакль хотели отменить, но Балтер не позволила. С неживой, отнимающейся ногой она, играющая герцогиню, все-таки вышла на сцену. Точнее, ее - такую легкую и изящную - просто внесли, держа под руки, верные слуги (ребята-актеры). Все мизансцены спектакля Балтер с Виторганом по ходу перестроили так, что зрители не заподозрили ничего странного в том, что герцогиня в основном сидит, а если и поднимается, то слуги не отходят от нее ни на шаг. После спектакля зал, как обычно, приветствовал актеров стоя, но на поклон Алла уже не вышла.
Коллеги по театру говорили, что в тот день Аллочка боролась за жизнь, она изо всех сил отвоевывала себя у смерти. А больная нога - это так, недоразумение. Многие в театре даже не догадывались, насколько все серьезно, и не предполагали, что это последний спектакль Аллы Балтер...
Через три дня ее положили в онкологическую больницу на Каширском шоссе, сделали очередную, уже третью по счету, операцию. Врачи поставили страшный диагноз: рак позвоночника. Алла медленно угасала. В это никто не хотел верить - ни муж, который сделал все, чтобы спасти свою Аллочку, разыскал и привез самых лучших врачей, а потом собрал деньги (был организован специальный фонд помощи актрисе Алле Балтер) на операцию в Германии, где лечилась Раиса Горбачева. Ни сын Максим Виторган, который боготворил свою мать, ни сама Алла, которая боролась до последнего.
14 июля 2000 года Аллы Балтер не стало.
На панихиде всем особенно запомнились слова Максима: "Мама для меня - это абсолютно все. И когда позвонил папа и стало ясно, что все... Я в первый миг подумал - надо же позвонить маме и спросить у нее, что делать...".

Из интервью Виторгана газете "Новые Известия": «Хотите знать, как я живу без нее? Приходите на спектакль «Он, она и Дженни» по Нилу Саймону. Все поймете»...

[beata]

Их свели Шекспир и Козинцев. Олег Даль снимался у Козинцева в «Короле Лире», играл роль Шута. А Лиза работала на этой картине монтажером. Это был 1969 год.
Потом, когда поженятся, Даль расскажет, что там, в Нарве, как только увидел ее, идущую по коридору, сразу подумал: «Это будет моя баба». Он еще ничего не знал о ней. Даже не знал, что они работают в одной съемочной группе.
Никакого романа на «Короле Лире» у них не случилось. Но странно — едва они познакомились, Лиза там, в Нарве, вдруг сказала Олегу: «Приходи ко мне в Ленинграде, я покажу тебе, что такое счастье». И потом сама себе удивлялась. Откуда у нее вдруг появилась уверенность, что может создать для него очень семейное, очень домашнее счастье? С чего взяла, что она этим может с ним поделиться?
Потом Олег приехал в Питер и позвонил ей домой. Спросил: «Что делаешь?». «Пьем водку с Довлатовым. Приходи», — сказала она.
Они сидели втроем, и Лиза видела, что Даль хочет пересидеть Довлатова, а Довлатов — Даля. И она шепнула Далю на ухо: «Уходите вместе, но ты возвращайся». И увидела в его глазах, что это ему жутко не понравилось. Потом, когда хорошо узнала Даля, поняла, что он не любил и не умел хитрить. Никогда и ни в чем. Даже в мелочах. Так вот: Олег Даль с Сережей Довлатовым ушли вместе, а потом Даль позвонил Лизе из автомата. Спросил очень строго: «Ну и что ты скажешь?». Она сказала просто: «Приходи». И он пришел.
А в пять утра разбудил ее маму и попросил руки дочери. Лиза была в шоке. Зачем жениться, можно ведь и просто так быть вместе. Но Даль сказал ответственно и серьезно: «Не-е, в этой стране нужен штамп в паспорте. Иначе — унизительно. Мы будем ездить с тобой вместе на гастроли, селиться в гостиницах». Но свадьбы никакой не было: заурядная регистрация брака в загсе с выдачей свидетельства, которое Олег, по мнению загсовских работников, "испортил", написав на канцелярской бумаге: "Олег + Лиза = Любовь". Потом они зашли в кафе-мороженое, выпили шампанского. Медовый месяц - всего три дня (у Олега были гастроли), но они, по словам Лизы, были одними из самых счастливых в жизни.
Первую телеграмму, которую она получила от него (тогда они еще не были женаты): «Разрешите вас поцеловать». А потом были его чудо-письма. Он любил писать ей с гастролей. Мог просто одно предложение написать: «Ты мне снишься веселая и в сарафане».
Когда Даль и Лиза поженились, стали менять питерскую квартиру на Москву. Меняли долго, два года. Потом жили черт-те где, на выселках. Квартира была крохотная, слышимость жуткая. Соседка на полном серьезе жаловалась: «Ваши котята топают и мешают мне спать». Лиза вспоминала: «Мы жили там вчетвером: Олег, я, моя мама и чувство юмора».
А потом была квартира на Смоленском бульваре. Три комнаты, огромный холл, а к окну подойдешь — много неба и крыши. Даль говорил: «Это — не квартира. Это — сон».
Потом из холла сделали ему кабинет. И счастье Даля стало запредельным. Он мог теперь, когда хотел, оставаться с собой наедине. Читал. Писал. Рисовал. Слушал музыку.
Иногда говорил Лизе церемонно: «Сударыня! Вы на сегодня свободны. Я буду всю ночь писать. А потом засну здесь, в кабинете, на диванчике». Теща, Ольга Борисовна, восклицала: «Олеженька! Диванчик же узенький!». «Я тоже узенький», — успокаивал Даль тещу.
Кстати, о теще. Ольга Борисовна Эйхенбаум была дочерью выдающегося филолога, ученого с мировым именем Бориса Михайловича Эйхенбаума. Лизе было 22 года, когда умер дед. А через десять лет она встретила Даля.
И, когда встретила, сразу почувствовала: вернулась домой. К деду. Так дед раскланивался с женщинами. Так ходил. Так извинялся. Так каламбурил.
Даль часто расспрашивал жену и тещу о Борисе Михайловиче. И Лермонтовым увлекся из-за Эйхенбаума. Олег нежно дружил с тещей. Звал ее Олечкой.
И еще Даль пил. Это не было секретом, так как пил он по-черному, уходя в запои. В таком состоянии его грабили, избивали, забирали в вытрезвитель. После одного из таких буйных запоев, случившихся во время гастролей ленинградского Ленкома (Олег работал там в сезон 1972 года) в Горьком, Лиза уехала в Ленинград. А через несколько дней девочки с "Ленфильма" доставили его к ней домой и прислонили к стене лестничной площадки. Лиза с мамой думали, что он в стельку пьян, попытались уложить в постель, но тут почувствовали: с ним что-то неладное. Так оно и оказалось - у Олега было тяжелое воспаление легких, градусник буквально зашкаливал, но "скорая" отказалась приезжать, порекомендовав утром вызвать участкового врача. Неделю он молча пролежал лицом к стене. Эта болезнь вконец сорвала его легкие. Впрочем, не только легкие. Олег опять стал невыносимым, и как-то теща предложила ему уехать в Москву. Дала 25 рублей на дорогу. Наутро он очень красиво ушел: в ванне навел на себя ослепительный блеск и, очень элегантный, зашел к на кухню: "Ну, я поехал. Могу пока оставить ключи от квартиры у себя?" "Можешь", - услышал он в ответ. Лиза едва удержалась, чтобы не броситься вслед за ним. Они расстались в середине марта, а 1 апреля он позвонил и сказал, что теперь все будет в порядке: он зашился на два года. "Это не повод для первоапрельских шуток!" - резко ответила Лиза. На другой день он приехал и показал заплатку от зашитой "торпеды". Сказал, что зашился вместе с Володей Высоцким. И спросил: "Теперь веришь?" С этого момента началась совершенно новая семейная жизнь. Но спустя время какой-то «друг» сказал Олегу, что действие "торпеды" прекращается через полгода. И опять понеслось...
Кто-то очень точно сказал: "Олег был болен самой прекрасной и трагической болезнью - манией совершенства".Он порой шутил, что мечтает о бронепоезде, чтобы ездить по Москве и чтобы его никто не узнавал. Он ходил по улицам в надвинутой на глаза кепке. На одном из творческих вечеров его по ошибке назвали народным артистом - и Олег, выйдя на сцену, парировал: "Небольшая ошибочка вышла: меня назвали народным, а я, скорее, инородный артист". У него всего одна, да и то посмертная премия за телевизионный фильм: тяжелый и несуразный хрустальный кубок.
Олег не собирался умирать, но, как человек с очень тонким восприятием, последние полгода подсознательно чувствовал, что скоро умрет. Понимал, что Это будет, что он Готов, что Знает. Иной раз говорил Лизе такие вещи... 25 января, в день рождения Высоцкого, за два месяца до смерти Олега, он пришел на кухню завтракать: «Мне сегодня Володя приснился, он меня так зовет». Лиза все свела к шутке: «Ну он подождет, не спеши». Однажды Лиза застала Даля за просмотром какого-то мультика. Он был грустный и думал о чем-то. Лиза подошла сзади и обняла: «Что с тобой, Олежечка?» Он даже не повернулся: «Мне так жалко вас всех троих» (имея в виду Лизу и их матерей). «Почему, Олежка? — спросила Лиза. — Мы счастливы с тобой». Даль тихо ответил: «Со мной... А без меня?» Это было буквально за две недели до его смерти.
Вместе с ним в Киеве в его последнем фильме снимался Леонид Марков. Потом он, говорят, рассказывал: когда в тот день актеров привезли после съемок на машине в гостиницу, первым вышел Даль и в ответ на общее: «До завтра!» сказал: «Прощайте!» Тогда все подумали, что он шутит. А наутро (3 марта 1981 года) его не стало. У него было очень слабое сердце, во сне оно остановилось. Когда Олега нашли, кто-то вспомнил, как на похоронах Высоцкого Олег вслух сказал: «А теперь моя очередь». Он погиб в 39, в том возрасте, когда скорее всего умирают от пули. Даля действительно легко представить на дуэли: всю свою недолгую жизнь он был в состоянии неистовой драки...

[beata]

Лиза с Олей, как он звал свою тещу, умерли вместе с ним. У них были удивительные отношения. Поэтому Ольга Борисовна просила ее прах развеять над могилой Олега. Что Лиза и сделала...
Лиза прожила с Далем около 11 лет, а без него в два раза больше. Все эти годы Лиза жила воспоминаниями: "Ощущение его присутствия осталось. Я не могу выключить фильм или передачу с Олегом, когда они идут по ТВ. Я ощущаю ту ниточку, которая меня связывает с теми, кто в этот момент тоже смотрит Олега. Необъяснимое чувство. А еще у меня ощущение, что той Лизы, которая жила с Олегом, уже нет. Мне кажется, что меня и закопали, и сожгли, а на этом свете от меня остался какой-то фрагмент, который видел, который знает, который присутствовал при всем при том. Ощущение очень четкое, и мне от этого хорошо. Это то, о чем все влюбленные мечтают, - умереть в один день. Это не сразу сформулировалось, но ощущение возникло сразу. Я вижу иногда картинку, когда мы где-то идем, сидим, разговариваем с Олегом. Я вижу нас двоих."
Ее не стало 21 мая 2003 года.

P.S. У Виктора Конецкого есть рассказ. «Артист» называется. Олегу Далю посвящается.
Там тещу и жену герой зовет Старшая кенгуру и Младшая. «Почему — кенгуру?» — спросили как-то у Лизы. Она рассмеялась: «Наверное, потому что мы сумки таскали очень тяжелые».
Так вот, из рассказа Конецкого:
«Заканчиваю словами из письма жены Олега:
«Осиротевший наш родной сосед! Я помню, как в твою незапертую дверь он приходил на ваш мужской совет. Душа его бывает и теперь с тобой. Открыта ей к тебе дорога. Ты передай, что я люблю его, как души любят Бога. Найди слова — я их теперь не знаю, всегда любившая его как женщина земная».
Лучших слов ни я, ни кто другой не найдет.
А Олег ко мне приходит».
А теперь Лиза ушла к Олегу.
Наверное, соскучилась так, что сил не осталось.

[beata]

Имя Натальи Гончаровой, признанной "первой русской красавицы" начала XIX века, жены Александра Пушкина окутано дымкой отнюдь не восторженных воспоминаний. И дело не только в том, что красота всегда вызывает зависть, сплетни, интриги. Главное, чего не могли (и не могут по сей день) простить Наталье Гончаровой, это то, что она стала, хотя и невольно, причиной трагической гибели Пушкина...
Натали мгновенно поразила сердце и воображение знаменитого поэта, когда он увидел ее на балах танцмейстера Иогеля, в доме на Тверском бульваре, зимой 1828-1829 гг. Ей тогда едва минуло 16 лет. В белом платье, с золотым обручем на голове, во всем блеске своей красоты, она была представлена Александру Сергеевичу Пушкину, который "впервые в жизни был робок".
Влюбленный Пушкин не сразу отважился появиться в доме Гончаровых. Ввел поэта в их гостиную старый знакомый Федор Иванович Толстой, скоро ставший его сватом. Около двух лет тянулась мучительная для поэта история сватовства. Наталья Ивановна (мать Натальи Николаевны) была наслышана о политической «неблагонадежности» Пушкина и вдобавок опасалась, что жених потребует приданого, которого просто не существовало.
В письме к будущей теще, Н.И. Гончаровой, от 5 апреля 1830 г., поразительном по откровенности, глубине и силе чувства, поэт писал: "Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение... ваш ответ, при всей его неопределенности на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня - зачем? Клянусь вам не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия..."
В одном из писем к Наталье Николаевне - тогда еще невесте - есть строки: "Быть может, она права (речь о матери Натальи Николаевны), а не прав был я, на мгновенье поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, вы совершенно свободны, что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам или никогда не женюсь".
Поэт изо всех сил старался устроить свои денежные дела, что в конечном итоге позволило обеспечить приданое невесте - дело в свадебной традиции нечастое. Наконец, в начале апреля 1830 года согласие матери Гончаровой было завоевано. Никогда позднее ни словом, ни намеком Пушкин не давал понять ни жене своей, ни кому-либо еще из близких, что женился на бесприданнице.
Многие ставят Гончаровой в вину ее возраст и говорят, что она хотела вырваться из-под гнета матери, обрести свободу, которую дает положение замужней женщины, а любить поэта по-настоящему не могла никогда. На самом деле Наталия Николаевна была первой, кто осмелился вступиться за честь своего будущего мужа, когда выяснилось окончательно, что "госпожа Гончарова боится отдать свою дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя" (фраза А. Пушкина из его письма генералу А.Х. Бенкендорфу 16 апреля 1830 г.). Наталья Николаевна написала письмо своему деду Афанасию Николаевичу Гончарову (5 мая 1830 года): "Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета!"
Наконец, 6 мая 1830 года Александр Сергеевич был официально объявлен женихом Натальи Николаевны Гончаровой. Разосланы извещения о помолвке. Доподлинно известно пушкинское признание тех дней: «Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством – Боже мой – она... почти моя...»
Потом препятствием к венчанию были холерные карантины... Пушкин оказался взаперти, в объятиях "болдинской осени". Дары ее были для него более чем щедры, но временами, не часто получая письма от своей "рафаэлевской мадонны", Александр Сергеевич впадал в отчаяние. Он написал невесте письмо, в котором горечь сквозит в каждом слове, несмотря на шутливость тона:
"Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами - не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, ваша любовь - единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка... Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье!"
Родные Натальи Николаевны, видя постоянство и серьезность чувств, уступили окончательно: 18 февраля 1831 года (дата старого стиля) состоялась свадьба, в Храме Вознесения, на Большой Никитской, в Москве. На деньги Пушкина - 11 тысяч, сумма по тем временам немалая - шилось приданное невесты. Во время церемонии Пушкин нечаянно задел за аналой, с которого упали крест и Евангелие. При обмене кольцами одно из них тоже упало, и вдобавок погасла свеча. Можно только догадываться о том, что пережил в эти мгновения поэт, придававший большое значение всяческого рода приметам и "знакам судьбы".
И все-таки на какое-то время вся его жизнь озарилась счастьем! Продолжались, конечно, тревоги, неприятности, мучительные мысли о деньгах, которых постоянно не хватало, но надо всем теперь царило радостное и непривычное чувство.
«Я женат – и счастлив: одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменялось, лучшего не дождусь», – писал поэт одному из своих друзей. «Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед Богом», – признавался он в письме к своей теще Н.И.Гончаровой уже в 1834 году. Исполнилось то, о чем он мечтал: «мадонна», «чистейшей прелести чистейший образец» вошла в его дом...
В семнадцать неполных лет она стала хозяйкой большого и светлого дома, почти всегда наполненного смехом и говором гостей, которых надо было встречать неизменной улыбкой, накрытым столом, горячим чаем и приветливым словом, независимо оттого, каково настроение и самочувствие...
За шесть лет, которые супруги прожили вместе, Наталья Николаевна родила четверых детей. Но любовь к детям никак не заслоняла в ее душе стремления к светским успехам. По мнению родителей Пушкина, Натали испытывала большое удовольствие от возможности быть представленной ко двору в связи с назначением Александра Сергеевича камер-юнкером и танцевать на всех придворных балах. Ей льстило, что красота ее произвела впечатление на самого царя.
Александр Сергеевич был весьма озадачен всем этим, так как ему "хотелось поберечь средства и уехать в деревню". Но... любовь Пушкина к жене "была безгранична, - вспоминала супруга одного из самых близких друзей поэта, Вера Александровна Нащокина, - Наталья Николаевна была его богом, которому он поклонялся, он никогда, даже мыслью, даже намеком на какое-либо подозрение не допускал оскорбить ее... Клевета, стесненность в средствах и гнусные анонимные письма омрачали семейную жизнь поэта, однако мы в Москве видели его всегда неизменно веселым, никогда не допускавшим никакой дурной мысли о своей жене. Он боготворил ее по-прежнему". Он был счастлив с Натальей Николаевной, и счастье это было ярким и насыщенным.
21 августа 1831 года: "Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с лицом твоим ничего сравнить нельзя на свете, а душу твою люблю я еще более твоего лица!"
Декабрь 1831г. "Тебя, мой ангел, так люблю, что выразить не могу..." - Это он-то, умеющий выражать словами и рифмами малейшие оттенки человеческих чувств! - В этом же письме ненавязчивые и ласковые советы и шутливое ворчание: "Стихов твоих не читаю. Чорт ли в них; и свои надоели. Пиши мне лучше о себе, о своем здоровии. (Наталья Николаевна ждала первого ребенка - дочь Марию. Она родилась 18 мая 1832 г.) На хоры не езди, это не место для тебя". Исследователи-пушкинисты долго гадали, о каких стихах идет речь, но так и не поняли. Вероятно, Наталья Николаевна послала мужу какое-то стихотворение, посвященное ей... А может быть, она сама пыталась писать стихи? Это вполне возможно, просто доказательств не сохранилось.
"Не можешь вообразить, какая тоска без тебя, - пишет Пушкин 22 сентября 1832 года и беспокойно спрашивает о маленькой дочери: "А Маша-то? Что ее золотуха и что Спасский? Ах женка-душа, что с тобою будет? Прощай, пиши".
Наталья Николаевна, "женка-душа", отвечала исправно и подробно - в ответ на это письмо Александр Сергеевич получил целых три, о чем с восторгом писал ей. Кстати, по поздним воспоминаниям Веры Александровны Нащокиной, "получая письма от жены (1835 год) он весь сиял и часто покрывал исписанные бисерным почерком листочки поцелуями. Он любил жену свою безумно, всегда восторгался ее природным здравым смыслом и душевною добротою".
Были в этих письмах и нежные упреки в кокетстве "с целым дипломатическим корпусом", она веселится от души, искренно рассказывает мужу о своих шумных светских успехах. "Будь молода, потому что ты молода и царствуй, потому что прекрасна!" - отвечает он. За кокетство и вальсы с императором, обещает "отодрать за уши весьма нежно". И благодарит за чистую вечернюю молитву за него и детей: "Хорошо, что ты молишься на коленях посреди комнаты... Авось за твою чистую молитву простит мне Бог мои прегрешения!"

[beata]

Но сколько бы ни стремились вывести гибель Пушкина за рамки семейных отношений, никуда от них не уйдешь. Да, была «московская барышня» с провинциальной застенчивостью, была женщина с отзывчивой душой и верная жена. Но была и вспыхнувшая влюбленность в «белокурого остроумного котильонного принца» (определение А. Ахматовой), и ревность Пушкина. И подлость Геккернов. И дуэль. И гибель поэта...
В глазах светского общества Жорж Шарль Дантес, приёмный сын (и, по свидетельству нескольких современников, любовник) нидерландского посла в Петербурге барона Луи Геккерна, предстал блестящим молодым офицером, влюблённым в красавицу-жену ревнивого мужа (Пушкин не любил придворной жизни и не вызывал тёплых чувств у влиятельных светских людей). Несмотря на обнаружение всё новых и новых документов, включая переписку самого Дантеса, по-видимому, никогда не станет известно, насколько искренним был Дантес, изображая свою влюблённость в Наталью Николаевну, и каковы были её ответные чувства. Тем временем в обществе ходили слухи...
4 ноября 1836 года городская почта доставила Пушкину и нескольким его друзьям анонимный пасквиль на французском языке, в котором Пушкину присваивался «диплом рогоносца»: "Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютером великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх".
Придя к выводу об авторстве Геккерна, Пушкин немедленно послал Дантесу вызов на дуэль. Через неделю после вызова Жорж Дантес сделал предложение Екатерине Гончаровой — сестре Натальи Николаевны и, соответственно, свояченице Пушкина. Как бы то ни было, коль скоро Дантес стал женихом Екатерины, Пушкин был вынужден отозвать свой вызов...
Однако конфликт между Пушкиным и Геккернами не был исчерпан, и вскоре после брака Дантеса с Екатериной началось распространение в свете слухов и шуток («казарменных каламбуров») по адресу Пушкина и его семьи. 26 января 1837 г. Пушкин отправил Геккерну-отцу письмо, где чрезвычайно резко характеризуя как отца, так и приёмного сына, он отказал им от дома. Отправляя письмо, Пушкин не мог не знать, что оно носит явно оскорбительный характер и приведёт к новой дуэли. В тот же день Геккерн объявил Пушкину, что его вызов в силе, и Жорж готов принять его.
27 января под Петербургом в районе Черной речки состоялась дуэль, на которой Пушкин был смертельно ранен в живот. Ответным выстрелом он легко ранил Дантеса в правую руку. Условия дуэли, по настоянию Пушкина, были смертельными и не оставляли шанса уцелеть обоим противникам. Пушкина с места дуэли привезли домой, на набережную реки Мойки, дом 12. Страшная весть застала Наталью Николаевну за обедом с сестрой и братом... Первыми словами раненого поэта, когда его внесли в дом после дуэли, были слова, обращенные к жене: "Будь спокойна, ты ни в чем не виновата!"
Рана оказалась смертельной. Несмотря на усилия врачей под руководством Н.Ф.Арендта Александр Сергеевич Пушкин скончался 29 января 1837 года в 14:45.
Позже о последних часах поэта писал князь Вяземский: "Несколько раз повторил Арендт замечательное и прекрасное, утешительное слово об этом печальном приключении: "Для Пушкина жаль, что он не убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его - это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую Пушкин к ней сохранил".
Гибель мужа не просто повергла Наталью Николаевну в отчаяние – она ошеломила ее наивную душу своей полной неожиданностью. Она жаждала прочесть все, что касалось ее мужа, жаждала говорить о нем, обвинять себя и плакать.
Через две недели после трагедии Наталья Николаевна с детьми и сестрой Александриной уехала в Полотняный Завод, к брату Дмитрию. Почти два года она прожила в деревне, как и просил ее поэт перед смертью: «Поезжай в деревню. Носи по мне траур два года, а потом выходи замуж, но только за порядочного человека». К ней приезжали отец Пушкина, Нащокин, Жуковский. Потом она возвратилась в Петербург. Растила детей, занималась хозяйством. Ездила в Михайловское, поставила памятник на могиле Пушкина. Долго еще не выходила замуж. В годы вдовства у нее было три серьезных претендента на ее руку. Никто из них не соглашался жить под одной крышей с детьми Пушкина, поэтому все были отвергнуты Натальей Николаевной. В 1844 году, через семь лет после смерти Александра Серегеевича, Наталья Николаевна приняла предложение генерала Петра Петровича Ланского, командира конногвардейского полка, и вышла за него замуж. Ей исполнилось тридцать два года. В новой семье родилось еще три дочери: Александра, Елизавета и Софья. Наталья Николаевна никогда не забывала поэта, и к этому ее чувству Ланской относился с большим тактом и уважением.
Тихая, затаенная грусть всегда витала над ней. В зловещие январские дни она сказывалась нагляднее: она удалялась от всякого развлечения, и только в усугубленной молитве искала облегчения страдающей душе...
Умирая на 51-ом году жизни от воспаления легких, в лихорадочном забытьи, она шептала побелевшими губами: "Пушкин, ты будешь жить!" - хотя Пушкина не было рядом уже тридцать три года. Рядом была только его бессмертная тень, тоскующая по душе той, что он любил больше жизни. Душа эта пришла к нему 26 ноября 1863 года, хмурым осенним утром, провожаемая слезами холодного дождя, переходящего в мелкий снег...

p.s. Дети похоронили Наталью Николаевну на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Через пятнадцать лет рядом прибавилась могила Петра Петровича Ланского и строгое, черного мрамора надгробие; около него – небольшая дощечка с надписью о том, что в первом браке Наталья Николаевна Ланская была за поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным.

[Адамова]

В одной из тем увидела недавно сообщение от Наташи (beata):

Несколько месяцев назад (когда узнала, что у Янковского рак) очень хотела найти материал для темы "Истории любви известных людей". Но, кроме того, что его супруга Людмила Зорина, с которой Олег Янковский прожил всю жизнь, почти ничего не нашла. Видимо, правду говорят, что настоящие мужчины о личном не откровенничают.

О личной жизни Олега Янковского ничего никогда не читала. Вообще заметила, что об актерах советского кино только по их ролям в кино сужу. Интереса, кто с кем женат, кто с кем развелся, никогда не возникало. Прочитав, что Янковский всю жизнь прожил со своей супругой Людмилой Зориной, удивилась. Согласитесь, для творческого человека такое постоянство в личной жизни редкость. Стала искать информацию в Нете. Убедилась, что Наташа права, почти ничего об отношениях Янковского и Зориной не пишут.
И все же мне захотелось написать о том, что узнала. Возможно информации совсем мало, но разве о любви обязательно говорить много и высокопарными словами?

Олег Янковский познакомился с Лдмилой Зориной во время учебы в Саратовском высшем театральном училище им. Слонова. Он учился на втором курсе, она - на третьем (Людмила на три года старше Янковского). Вскоре они поженились.
Однажды за хорошую учебу их обоих премировали поездкой в Москву. Олег Иванович с удовольствием вспоминал в одном из интервью, как они вышли тогда из поезда, купили на Павелецком вокзале саечки по шесть копеек... сидели на скамейке, ели булочки и мечтали о будущем. Они и не думали тогда, что их будущее - здесь, в Москве!
После училища Людмилу Зорину сразу пригласили в Саратовский драматический театр. Благодаря ей, туда же в 1967 году был принят и Олег. Людмила мгновенно выдвинулась в звезды, смотреть на нее ходил весь Саратов, а про Олега тогда говорили: "Это - муж самой Зориной". Театральная судьба Янковского складывалась не столь удачно - актеру доставались лишь крошечные роли. И не известно, как повернулась бы его судьба, если бы не один случай.
Театр гастролировал во Львове. Олег зашел в гостиничный ресторан, уселся обедать. А недалеко за столиком случилось сидеть Владимиру Басову с женой Валентиной Титовой и другими членами съемочной группы будущего фильма "Щит и меч". Обсуждали, где искать артиста на роль Генриха Шварцкопфа. Титова, кивнув на Олега, сказала мужу: "Посмотри, вон сидит типичный арийский юноша". Басов согласился, что этот человек подошел бы ему идеально, но... "Он, конечно, какой-нибудь физик или филолог. А поди ж ты найди артиста с таким умным лицом". Слава Богу, кто-то из ассистентов не поленился подойти к Янковскому.
В том же году Янковский сыграл красноармейца Андрея Некрасова в драме Евгения Карелова "Служили два товарища". Между прочим, в этом фильме актеру должна была достаться роль белого офицера Бруснецова. Но режиссер, увидев на пробах Янковского, воскликнул: "Этого человека мы Врангелю не отдадим!" В итоге Бруснецовым стал Владимир Высоцкий.
После выхода фильмов "Щит и меч" и "Служили два товарища", Олег Янковский мгновенно стал знаменитым. Благодаря этому изменилось и его положению в театре. На молодого актера обратили внимание. Ему стали доставаться большие серьезные роли как классического ("Таланты и поклонники", "Стакан воды"), так и современного ("Человек со стороны") репертуара. Наибольшего успеха Янковский добился в роли князя Мышкина (спектакль "Идиот").
В 1973 году Олега Янковского пригласили в Московский театр им. Ленинского комсомола (Ленком). Людмила, бросив все, последовала за мужем в Москву. Часто пишут, что Зорина "пожертвовала всем ради мужа". Не согласна с такой упрощенной формулировкой: если выбирать между карьерой и счастьем любимого человека, думаю, вопрос выбора вообще не стоит.
В одном из интервью Олег Янковский говорил о жене: "Я испытываю чувство вины, что не помог ей совместить роли в жизни и на сцене, но лучшая ее роль – это та, которую она играет, – роль жены и матери..."
Пишут, что Олег Иванович - всегда был приверженцем семейных ценностей. Он, которому судьба улыбалась столько раз, всегда считал, что самая большая удача в его жизни была семья. Самыми близкими для него людьми были жена Людмила, сын Филипп, невестка Оксана Фандера и внуки.
Олег Иванович как то признался: "Вообще-то, я плохой воспитатель. Но я безумно люблю внуков. И то свободное время, которое у меня есть, пытаюсь отдать им. Мы уже весь детский театральный репертуар пересмотрели. Скоро потихонечку перейдем на балет и серьезные драматические спектакли. А еще нас с внуками можно встретить на роллердроме или в "Мире пиццы" на Садовом. И в компьютерные игры мы с Иваном любим поиграть. Сам я - сущий дикарь и не знаю, с какой стороны подойти к компьютеру. А внук в этом хорошо разбирается. И на английском Иван изъясняется ловко, не то, что я сам".
Янковский говорил, что, если бы ему пришлось выбирать между семьей и творчеством, он не задумываясь пожертвовал бы карьерой. Слава Богу, что любимая женщина перед таким выбором его никогда не ставила...


Наташа, тема замечательная, спасибо тебе! Будет время, все обязательно почитаю.

[beata]

Историю знакомства Елены Санаевой и Ролана Быкова каждый из них рассказывал по-своему. Версии разнятся в деталях, но общая картина вырисовывается следующая. В 1972 году дочку известного артиста Всеволода Санаева Лену утвердили на фильм «Докер». Известный к тому времени актер и режиссер Ролан Быков позвонил будущей партнерше, чтобы договориться о времени отлета на съемки. На что ему было заявлено: "Я самолетами не летаю, а поеду поездом". Быков с подозрением относился к "папенькиным деткам", а тут вообще психанул и заставил режиссера заменить незнакомую артистку Санаеву на Майю Булгакову, с которой, кстати, давно мечтал поработать. Так что, когда Лена прибыла на съемки, к ней явился смущенный режиссер фильма с бутылкой дешевого вина и невнятными извинениями. "Играть эту роль буду я", — ответила Санаева и решительно направилась в павильон, где Быков как раз обживал декорации. "Это кто?" — обалдело спросил Ролан, глядя в огромные глаза Лены. "Это Санаева, вместо которой Булгакова", — ответил режиссер. Суть ответного монолога Быкова сводилась к формуле "Вертай все взад!"
К моменту знакомства с Еленой Быкову было почти 43 года, а Санаевой - всего 29 лет.
На съемках первого же эпизода актер заявил, что в этой сцене у них должен быть поцелуй, хотя ничего подобного в сценарии не было. "И как впился в меня, — вспоминала потом Санаева, — аж губа вспухла". "Что же нам теперь делать?" — романтично спросил Быков. "Что делать, что делать… Кино снимать!" — резко бросила будущая супруга и вышла из павильона, хлопнув дверью. Официальное предложение руки и сердца последовало через полгода, уже на другой совместной картине.
"Внешне мы не были парой абсолютно, - рассказывает Санаева. - Мой папа, когда увидел нас вместе в гримерной на "Ленфильме", вывел меня в коридор и сказал: "Леля, не монтируетесь, совершенно не монтируетесь!" Так оно и было, если смотреть со стороны. Я была на голову выше ростом Ролана, в свои 30 лет смотрелась года на 22, а Ролан выглядел старше своего возраста. Но важнее внешнего оказалось внутреннее притяжение. Ролан не раз мне говорил: "Для меня не было женщины. Тебя Бог выдумал и послал мне. Он меня любит".
Поначалу Быкова очень раздражала разница в возрасте. ("Ой, какая у вас взрослая дочка, Ролан Антонович!") "Лена, купи себе что-нибудь солидное, не смотрись девчонкой!" — часто выговаривал он молодой супруге. Но Лену волновало совсем другое. "Я — хозяйство непростое и беспокойное", — предупреждал ее Быков перед свадьбой. Так и вышло. Не имевший серьезного семейного опыта, он продолжал жить привычной холостяцкой жизнью, подчас забывая, что дома после работы его ждут. А тут еще в середине семидесятых началась черная полоса — рубили сценарии, не запускали фильмы… "Выпить я в свое время уважал, — говорил о том периоде сам Быков, — семь лет пил по-черному. А Лена пережила все это вместе со мной…"
Как-то раз "прятался" от жены в ресторане ипподрома. И тут входит она — красивая, стройная, молодая. Как нашла? Сердцем почуяла! "И тут я понял, — вспоминал Быков, — не брошу пить — потеряю семью. Поклялся себе и завязал!" А Елена Санаева рассказывала о продолжении этой истории. Когда сели в такси, Ролан уткнулся ей в плечо и сказал: «Мать, я все понял. Ты — Родина! А Родину не бросают!»
Павел Санаев, сын Елены от первого брака, посвятил Ролану Быкову повесть «Похороните меня за плинтусом». Ее герой — маленький мальчик, ревнующий маму к отчиму. А бабушка вторит, что мать променяла его на карлика-кровопийцу. Сам Быков эту повесть хвалил и гордился Павлом. "Повесть лишь в какой-то степени, я подчеркиваю, автобиографична, не надо воспринимать ее буквально "о семье Санаевых и Быкова", - уточняет Елена Всеволодовна. - Когда повесть вышла, моей мамы уже не было в живых, а папе мы ее не показали. Иначе у него осталась бы смертельная обида в душе за то, что внук, которому дедушка с бабушкой отдали всю любовь и заботу, так описывает свое детство. Было время, когда Паша сильно ревновал меня к Ролану, искренне считая, что он отнимает у него мать. Но когда Паша подрос, они с Роланом стали настоящими друзьями. У Ролана хватило такта и мудрости, чтобы наладить с ребенком отношения. Как-то я задержалась в магазине. "Ну, где она ходит?" - выругался муж. И услышал от Паши, которому в то время было 12 лет: "Я не разрешаю так говорить о маме!" Для отчима это было хорошим уроком: "Да, Паша, ты прав, извини". Потом Ролан мне рассказывал об этом с гордостью за Пашу. Он любил Пашку и однажды мне сказал: "Ну почему ты не от меня такого прекрасного парня родила?"
В 1996-м у Быкова обнаружили онкологическое заболевание, сделали операцию. Через два года Ролан Антонович снова попал в больницу, уже обреченный и знавший об этом. Сокрушался, что не успел переделать столько важных дел. Незадолго до своего ухода он сказал жене: "Боже мой, неужели мы женаты с тобой 25 лет? Я наговориться с тобой не успел!"
"Мне очень импонирует сказанное Жераром Филипом, - говорит Санаева. - Когда его спросили, что он думает о браке, тот ответил: "Брак - это продолжительная беседа". Это счастье бывает не у каждого в жизни. У меня – было. Важно уметь правильно распорядиться своей судьбой, встретить настоящую любовь, родить ребенка. Мне посчастливилось стать обладательницей всех этих богатств. С Быковым я жила, как на вулкане, 25 лет. То он меня огнем палил, то пеплом осыпал, но все эти чувства были настоящими".
Ролана Быкова не стало 6 октября 1998 года.

[Yeu]

Гостей ожидали к вечеру. Приехать должны были Капнист, Жуковский и Батюшков. Елизавета Марковна, хозяйка Приютина, славившаяся радушием и сердечностью, за что ее называли "ходячей добротой", отдавала последние распоряжения по приему гостей.

Ее супруг Алексей Николаевич Оленин, в ту пору директор императорской публичной библиотеки, поклонник античности и сам художник, с нетерпением ждал друзей, надеясь, что те привезут целый кузов новостей.

Кроме них к столу, как всегда, ожидалось еще несколько человек своих, приютинских: всеми любимый Крылочка, как прозвали здесь Ивана Андреевича Крылова, обычно подолгу жившего в Приютине у своего патрона по библиотеке, бывшего ему и другом, и благодетелем; Николай Иванович Гнедич, служащий той же библиотеки, поэт и театрал, а заодно и домашний учитель в семье Олениных. Здесь царил тот же дух благоволения, та же любовь к просвещению, к наукам и искусствам, что и в столичном салоне Олениных на Фонтанке. Завсегдатаями бывали все, кто составлял тогда гордость российской словесности: от Державина и Озерова до Крылова и Жуковского. Непременно гостил у них и кто-нибудь из многочисленных родственников, а некоторые жили постоянно, как, например, Анна Федоровна Фурман. Девушка воспитывалась у Олениных и отличалась редкой красотой: стройная, русоволосая, с лучистыми синими глазами, покорявшими многих, но пока еще не сделавшими выбора.

По отцу она была саксонского рода. Фридрих Антон Фурман приехал в Россию во второй половине XVIII века. Обладая хорошими агрономическими и экономическими познаниями, он был определен на казенную службу и, кроме того, заведовал многими имениями крупных помещиков. Женился он на девице Энгель, сестре известного статс-секретаря Ф. И. Энгеля. Вскоре, однако, овдовел. Анне, младшей из дочерей, не было тогда и восьми лет. Сначала она находилась на воспитании у бабушки, а после ее смерти сердобольная Елизавета Марковна, дружившая с бабушкой, приютила девочку у себя. Анна прожила у Олениных не один год, став для них словно дочь родная. Она росла в атмосфере литературных и художественных интересов, была свидетельницей бесед и развлечений многочисленных оленинских гостей. Державин называл ее своей любимицей и всегда за обедом сажал возле себя, а Озеров презентовал однажды приглашение в ложу на первое представление своего "Дмитрия Донского".

На деревянном настиле недавно возведенной плотины, перекрывшей пруд, послышались переборы копыт и стук колес, и к дому подкатил экипаж.

Первым вышел пожилой, с остатками выправки бывшего лейб-гвардейца Капнист, автор знаменитой "Ябеды", за ним вихрастый, улыбчивый Жуковский и, наконец, белокурый Батюшков, любимец дома, давно уже завербованный в оленинское общество.

Этот баловень муз и энтузиаст всего прекрасного был небольшого роста, с впалой грудью; на бледном лице его, несмотря на молодые лета, лежал отпечаток меланхолии. Дружбу Константин Николаевич ставил выше всего, бескорыстие и честность были главными чертами его характера. И хотя все знали, что этот без пяти минут гвардии поручик отменно проявил себя в огне недавних сражений, он отличался такой робостью в обществе, что трудно было в нем подозревать надежду русской словесности, приверженца сладострастного Тибулла и чувственного Парни.

Вот и теперь, здороваясь с Анной Фурман, которую Константин Николаевич знал с детства, он вспыхнул, словно маков цвет. И тотчас, желая исправить заметную для всех неловкость, попробовал было что-то вымолвить насчет того, как она похорошела, но вышло нечто банальное, отчего поэт тут же сделался еще пунцовее. Смущение Батюшкова не осталось незамеченным, но все восприняли это как обычную для него робость и неумение сказать комплимент. И только тот, кто посвящен был в тайну его сердца, как, например, Елизавета Марковна, понял истинную причину его незадачливости.

Еще до заграничного похода 1813 года в сердце Батюшкова зажглась искра любви. Однако девушка, по всему было видно, не спешила отвечать на его чувство. И ему ничего не оставалось, как лишь мечтать и имя милое твердить.

Твой образ я таил в душе моей залогом

Всего прекрасного и близости творца,

Я с именем твоим летел под знамя брани

Искать иль славы, иль конца.

Когда-то, лет шесть назад, не выдержал искушения и Гнедич, поддался страсти, полюбив юную свою ученицу. Батюшков, переживая за друга, советовал ему выщипать перья у любви и не летать вокруг свечи - можно обжечься. Тем более что рассчитывать на взаимность Николаю Ивановичу было трудно: он был изуродован оспой и крив на один глаз. Сам Батюшков пылал в то время страстью к другой. Предметом его юношеского увлечения была Эмилия Мюгель, дочь рижского купца, в доме которого поэт прожил два месяца, залечивая рану, полученную под Гейльсбергом в Восточной Пруссии. Два месяца наслаждался герой порывами взаимного чувства. Потом наступили годы разлуки, но рижская любовь оставила в душе Батюшкова след, хотя девушка и забыла его. Не с тех ли пор появилось у него недоверчивое отношение к прочности женского чувства:

...обманутый мечтой,

В восторге сладострастном к ней руки простираю,

Касаюсь риз ее... и тень лишь обнимаю!

Теперь стрела Амура снова пронзила сердце Батюшкова. Его захватило неодолимое чувство к Анне Фурман, превратившейся к тому времени в истинную красавицу. Сама того не подозревая, она пленяла скромностью и прекрасными качествами, а равно и прелестною наружностью.

[Yeu]

Батюшков питал надежду, что его чувство не останется неразделенным, что в любви к Анне Федоровне найдет он успокоение своей мятущейся душе. На пути к этому браку он предвидел лишь одно препятствие: несогласие отца. Оленины же одобряли его намерение и готовы были содействовать женитьбе. Девушка с покорностью склонилась перед решением близких ей людей, и можно было считать, что она согласна. Однако Батюшков, сам не понимая отчего, испытывал какую-то внутреннюю тревогу. Скорее чутким сердцем влюбленного он догадался, что согласие свое Анна дала против собственного желания.

...Я видел, я читал

В твоем молчании, в прерывном разговоре,

В твоем унылом взоре,

В сей тайной горести потупленных очей,

В улыбке и в самой веселости твоей -

Следы сердечного терзанья...

Это означало, что у нее не было к нему чувства. А жениться без разделенной любви - и безнравственно, и пошло. И все же у Константина Николаевича теплилась надежда.

Сегодня он приехал в Приютино, чтобы поставить все точки над "и", выяснить, наконец, стоит ли ему надеяться. Если убедится в ее равнодушии - найдет силы изжить в себе эту любовь.

Гостей провели в дом, развели по отведенным им на втором этаже комнатам, дали умыться и переодеться. А когда прозвучал звон колокола, который по обычаю, здесь заведенному, извещал о приглашении к столу, все спустились в гостиную, расположенную рядом со столовой. Тут явился старший буфетчик Иван Кондратьев и торжественно провозгласил свое обычное: "Кушать поставили".

Ужин, как было заведено у Олениных, сервировали на маленьких столиках, и был он, как и их обеды, не велик, да сытен. Собственно, по-нашему это и был бы обед, только несколько запоздалый. После кофею перешли в библиотеку и, расположившись на удобных диванах, затеяли беседу.

Анна Федоровна, занятая вязанием, прислушивалась к разговору. Толковали о новинках литературы, о переводах Жуковского, о работе Гнедича над "Илиадой", начатой им по совету Капниста.

- А почему бы вам, любезнейший Константин Николаевич, - обратился к Батюшкову Капнист, давно оценивший дарование молодого поэта, - не обратить взор на Тассо и не испробовать перо свое в единоборстве с его "Освобожденным Иерусалимом"?

Совет упал на подготовленную почву. Вернее, укрепил Батюшкова в его намерении: с некоторых пор он и сам подумывал об этом. Зная с детства итальянский язык, он читал Торквато Тассо в подлиннике, кое-что уже переводил из него, посвятил ему свое стихотворное послание. Была известна Батюшкову и печальная судьба несчастного поэта.

При упоминании имени Тассо Анна Федоровна, преодолевая смущение, задала тихим голосом вопрос, обращенный как бы ко всем присутствующим:

- Говорят о какой-то загадке в жизни итальянского стихотворца. Но в чем она? В чем причина гонений и его помешательства?

Своим вопросом она вызывала на спор, ибо бытовали разные версии, подчас самого романтического характера.

Первым поспешил высказаться Батюшков.

- Торквато стал жертвою любви, - заявил он. Слова прозвучали слишком общо и не содержали ответа. Всезнающий Капнист не преминул добавить:

- Тассо испытал горячую, безумную страсть, к сестре своего герцога Леоноре. Но его вздохи не были услышаны.

Капниста поддержал Жуковский, в душе усматривавший в судьбе Тассо аналогию со своей личной трагедией.

- Для меня совершенно ясно, что поэт любил прекрасную Леонору. Его подвело предательство друга. В руки герцога попало письмо, где Тассо слишком откровенно описывал прелести несравненной Леоноры. Вот тогда-то его и поместили в госпиталь. Ужас от вечной разлуки с той, которую любил, завывания умалишенных, жестокость тюремщиков - все соединилось, чтобы помутить его рассудок.

- Существует еще мнение, - вступил в разговор Гнедич. - Не помню, где я читал об этом, кажется, у Сисмонди. Так вот, там говорится, будто наш поэт не отличался большим целомудрием, и список его галантных побед весьма обширен. В этом перечне фигурирует несколько придворных женщин, носивших имя Леонора.

Елизавета Марковна не пожелала согласиться с такой характеристикой.

- Превратить Тассо в заурядного ловеласа! Можно допустить, что от природы он был наделен склонностью к экзальтации, что уже предрасполагало к безумию, что тяжкий труд подорвал его здоровье и затмил воображение. Но причислить его к роду пустых повес, которые волочатся за каждой юбкой, - не только несправедливо, но и обидно!

Настал черед Батюшкова высказаться более пространно. Тем более что он, как никто, пожалуй, из присутствующих, имел на это право и ему было что сказать. Он перечитал едва ли не все тогда написанное о Тассо, напитался, как сам говорил, его "Иерусалимом". И даже предлагал сделать тему смерти поэта сюжетом для живописцев Академии художеств. Впрочем, художники и поэты неоднократно изображали бедствия Тассо, достаточно вспомнить знаменитое стихотворение Байрона "Жалоба Тассо" и драму Гете, посвященную жизни итальянского поэта.

Три года спустя Батюшков сам пополнит этот список, сочинив элегию "Умирающий Тассо" - лучшее, как он считал, свое творение. Но и до этого судьба Тассо, его неразделенная любовь тревожили воображение Константина Николаевича. С годами он все охотнее находил черты сходства между судьбой несчастного стихотворца и своей собственной.

- В самом деле, смешно говорить о многих галантных победах Тассо. Певец "Иерусалима" испытал все мучения любви, - начал Батюшков мягким, негромким голосом. При сем черты лица его и движения оживились, а глаза озарились вдохновением. Он повернулся к Анне Федоровне и, как бы отвечая на ее вопрос, многозначительно продолжал: - Но любовь его к одной, единственной, любовь жгучая, безоглядная, осталась без ответа. Пленник своей страсти, словно оказавшийся в садах волшебницы Армиды, описанной в его поэме, он терзался, не в силах разрушить колдовские чары.

Не выдержав его взгляда, Анна Федоровна потупилась, и спицы быстро заходили в ее руках.

- Что было делать? И он решился. Задумал покинуть двор. Но и разлука не излечила его. Он вернулся. И снова терзался мучениями от недоступной любви. Его охватила черная меланхолия. Помутнение разума доводит его до того, что начинают опасаться самоубийства. Он бредит ядом, отказывается от пищи. Такое проявление безумия, естественно, не нравится герцогу.

Однажды в любовном порыве поэт при всех поцеловал прекрасную принцессу. Возмущенный герцог, обратившись к придворным, сказал: "Жаль, что такой великий человек сошел с ума". И тут же приказал страже поместить поэта в госпиталь святой Анны, что было равносильно заточению в темницу.

Здесь Тассо провел более семи лет. Когда его освободили, ему было сорок. Он узнал, что предмет его любви, принесшей ему такие муки, уже покоится в земле. Он и сам был близок к последней черте. Силы его иссякли. Усталый, разочарованный, он помышлял только об отдыхе, о вечном отдыхе. Когда перед ним предстала смерть, он улыбнулся ей, как давней знакомой, и оставил этот мир, благословив Бога, который после стольких бурь наконец открыл ему врата тихой пристани.

Незадолго перед кончиной фортуна улыбнулась ему, Его ждал час признания - триумф на Капитолии, где его, первого поэта Италии, должны были увенчать лавровым венком. На он не дожил до этого дня. Лаврами покрыли ухе бездыханное тело.

Батюшков закончил. Все молчали. Минуту спустя он раздумчиво добавил:

- Мы с ним равны несчастьем, - и в этот момент отчетливо осознал, что его удел тихо удалиться...

Ах, как обманут я в мечтании своем.

Как снова счастье мне коварно изменило

В любви и дружестве... во всем,

Что сердцу сладко льстило,

Что было тайною всегда!

Есть странствиям конец - печалям никогда!

Напрасно, однако, он думал, что легко излечится от сердечного недуга. Его душевное состояние становилось все тревожнее и мрачнее.

Он сделался тих и задумчив, чаще молчал. Друзья не узнавали в нем прежнего веселого и остроумного Батюшкова. Как нарочно, разыгрался его застарелый ревматизм, мучили боли в раненой ноге, но больше всего болела душа.

Этот кризис разрешился сильным нервным расстройством - зловещим предвестником будущей неизлечимой душевной болезни...

Поправившись, Батюшков надумал оставить столицу. Путь его лежал в родную деревню, затем в Каменец-Подольский, где поэт собирался продолжить армейскую службу. Но рана не перестает кровоточить, и мысль преследует одна:

О милой, сердцу незабвенной,

Которой имя мне священно.

Которой взор один лазоревых очей

Все неба на земле блаженства отвергает,

И слово, звук один, прелестный звук речей, Меня мертвит и оживляет!

Порой ему кажется, что с крушением мечты угас и светильник его дарования, что горе жизни убило в нем талант.

До него доходят вести, что в Петербурге не могут понять, почему он отказался от своего счастья, ведь обо всем, казалось, сговорились. В чем причина такого его непоследовательного шага? "Виновен ли я, - отвечает он, - если мой рассудок воюет с моим сердцем?" И чтобы как-то объяснить свой поступок, не раскрывая, однако, истинной причины, он уверяет, что ему, мол, не позволяет жениться ограниченное его состояние.

"Начать жить под одною кровлею в нищете, без надежды? Нет, не соглашусь на это, и согласился бы, если б я только на себе основал мои наслаждения! Жертвовать собою позволено, жертвовать другими могут одни только злые сердца".

И все же невольно он проговаривается: "Не иметь отвращения и любить - большая разница. Кто любит, тот горд".

Его убеждают: стерпится - слюбится. Нет, поступать против совести - значит погубить и любимое существо, и себя самого.

[Yeu]

Переносить одиночество, быть вдали от близких, от друзей стало невмоготу. Он оставляет навсегда военную службу, подает просьбу об отставке и отправляется в Москву. Но не приятности московской жизни, не светская суета влекут его. Отныне он их избегает, полагая, что такой род жизни - праздная трата времени. Круг его общения - это друзья: Карамзин, Вяземский, Дмитриев. Он знакомит их с циклом элегий, в которых описал свои сердечные страдания - одним из первых в русской поэзии. Ему кажется, что, излив в элегиях чувство подавленной любви, он навсегда освободился от ее гнета. Невозможное - невозможно, философски рассуждает он и намеревается спокойно переносить бремя жизни: "...вот все, что можем, а остальное забудем".

Три года он мучился, а теперь хочет быть совершенно свободным. Просит тетку свою Е. Ф. Муравьеву сжечь его письма, где говорится о некой особе. Он благодарен Богу, что спас его из пропасти. Однако пропасть оказалась глубже, чем он думал. Выбраться из нее ему так и не удалось. Недуг, поселившийся в нем, медленно пожирал рассудок. С годами чрезвычайно развилась ипохондрия, он собирался уйти в монастырь, опасался каких-то врагов, не раз покушался на свою жизнь. Лечение не помогало. Когда умопомешательство приняло угрожающий характер, его поместили в заведение для душевнобольных.

Погиб певец, достойный лучшей доли!