Любимые стихи разных поэтов, поделитесь (восстановленная)

[Адамова]

Лина Костенко

Гроза! Танцуют призраки антенн
На плоских крышах. Ветер их качает.
Людей глотает метрополитен,
Дождинки жадная листва глотает.
Каштан под ветром бьет в глухой тимпан,
Размах тяжелых туч не знает меры.
Вдруг где-нибудь раскроется тюльпан?
Алеет зонтик. Тротуары серы.

* * *

Цветут сады. Жуки жужжат над кручей,
И сердце в сердце врезалось стремглав,
А ночь была тяжелой, низкой, жгучей,
Как пенье Сумак и Эдит Пиаф,
А ночь была сиренью, черной розой,
Колдующей над отзвуками гроз…
Цыгане спёрли ночь. Из их повозок
Еще торчал ее глухой гипноз.
А ночь была устaлoй, словно осень.
Светила необычная звезда…
Счастливой ночи бег молниеносен,
Но в сердце след оставит навсегда…

* * *
Сосновый лес аккорд перебирает,
Рокочет тишина в глухих басах,
А эхо под березами блуждает:
Его забыли с вечера в лесах

Седой гусляр– он снова песнь иную…
Его послушать сходятся века…
И все проходит, но не все минует,
Там, где струится вечная река.

В терновом мире, предрассветно голом
Кладут ветра смычок на тетиву,
Исчезнувших друзей зовет мой голос,
И кто-то отзывается: Ау!
И тишина, А эхо все блуждает
Сквозь дни, мгновенья, души и века…
Сосновый лес аккорд перебирает
Там, где струится вечная река.

Перевод с украинского ВАСИЛИЯ БЕТАКИ

[Адамова]

Деревья не платят за платья.
Деревья платьями платят
Ветру, чтоб дул потише,
Ливням, дворникам, крышам.

* * *

Солнце больше не дарит обновою,
День уходит сер и незаметен.
С голых веток носики кленовые
Нюхают холодный мокрый ветер.

* * *

Сонет
Одну звезду на небе видел он,
Считая остальные звезды фоном.
Зимою сквозь замерзшее стекло
Была видна лучей ее корона.

Зима кончалась. В марте начался
Побег ручьев, петлявших словно нити.
Но летом он корону эту видел
Сквозь слезы, застилавшие глаза.

Промчалась жизнь, как предрассветный сон.
Как это странно — быть всю жизнь влюбленным
И жить одною мыслью день за днем!

И это не сонет — скорее стон.
Считая остальные звезды фоном,
Одну звезду на небе видел он.

* * *

Город сонный-сонный, только видно
Полосы широкие пижам,
Да в колясках возят инвалидов
Набережной тихой по утрам.

Море тоже сонно. Робко лижет
Берег невысокою волной.
Кажется, что небо стало ниже
И прессует надоевший зной.

Море, заиграй! Их сон разбей ты,
Тихий пляж волнами искусай!
Над спокойным морем плачет флейта,
Над спокойным морем паруса.

Паруса. Фрегат… Но это что же?
Над фрегатом флаг затрепетал,
В небе черный флаг. Веселый Роджер?
Может быть, сейчас раздастся залп?

Я пойду и попрошусь к ним юнгой.
Увезет меня с собой фрегат.
Там из чаши, пущенной по кругу,
Буду я ямайский ром хлебать.

Черный флаг, как черный ворон, реет…
Тише, ну к чему такой задор?
К пристани идя, берет левее
Катер для прогулок «Лабрадор».

* * *

Балкон
На балконе веревки, как снасти на судне,
И асфальт словно море окрест.
Я возьму простыню и на ней нарисую
Синей синькой Андреевский крест.
Как носильщики, ветры услужливо хлынут,
Паруса затрепещут легко.
К удивленью хозяек, спешащих на рынок,
Задрожит и помчится балкон.

* * *

Ночью метлой с алюминьевой ручкой
Дворник улицу чистит.
Кажется, будто бы лунный лучик
Мягкий и серебристый, —

Чтоб дубинкою не ворочать, —
Взял себе дворник старый.
А может, лучами лунными ночью
И впрямь метут тротуары.

* * *

Зимним вечером, летним вечером
Если делалось тошно мне,
Каждый раз повторял доверчиво:
Утро вечера мудреней.

Все узлы распутывал утром я,
Все казалось простым с утра.
Но опять приходили мудрые
Одинокие вечера.

Слишком много за день изведано,
Эта мудрость была горька.
Почему же мы за советами
Обращаемся к старикам?

* * *

В мире рифм, на улице любой
Жизнь удивительно хороша.
Слово «боль» рифмуется со словом «мозоль»
И не рифмуется со словом «душа».

Могут возразить, что по улицам
Там не бродят влюбленные пары —
Слово «девушка» черт его с чем рифмуется
И не рифмуется со словом «парень».

Пары бродят. И до рассвета
«Любовь» рифмуют со словом «правда».
И в этом странном мире поэты
Считаются главней космонавтов.

* * *

У голубей от голода
Пропала гордость.
Хоть их руками голыми
Хватай за горло.

И мы к земле привязаны
При всей при нашей удали
Питанием трехразовым
Куда сильней, чем думали.

* * *

Раковина
Торопливый, ровный шум прибоя,
Раковину к уху приложив,
Слышишь ты. Чего-нибудь да стоит
Даже подражанье для души.

* * *
Природа не выносит пустоты.
Вода в насосе тянется за поршнем,
И даже в кинофильме, даже в прошлом,
Какие-то стремленья и мечты.

И никому еще не удалось
Пройти бесследно, избежать поступков.
Пустое сердце заполняет злость,
Чужие мысли — голову пустую.

В пустых глазах смертельная тоска,
В пустых руках обида и проклятье.
Пустыню моря вспарывает катер,
В пустыне — море серого песка.

Леонид Киселев

[Адамова]

Нежная правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек.
Грубая ложь эту правду к себе заманила —
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И беспокойная правда...
И легковерная правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне...
Грубая ложь на себя одеяло стянула,
В правду впилась — и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
— Баба как баба, и что ее ради радеть!
Разницы нет никакой между правдой и ложью —
Если, конечно, и ту, и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз,
Деньги взяла, и часы, и еще — документы,
Сплюнула, грязно ругнулась — и вон подалась.

Только к утру обнаружила правда пропажу —
И подивилась, себя оглядев делово.
Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,
Вымазал чистую правду, а так — ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
— Ложь это все, а на лжи — одеянье мое!..
Двое блаженных калек протокол составляли,
Где обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее и похуже, чем стервой,
Мазали глиной, спустили дворового пса.
"Духу чтоб не было, на километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа!"

Тот протокол заключался обидной тирадой
(Кстати, навесили правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется правдой,
Ну, а сама — пропилась, проспалась догола.

Чистая правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах...
А грязная ложь чистокровную лошадь украла
И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за правду воюет,
Правда, в речах его правды — на ломаный грош:
— Чистая правда со временем восторжествует!
Если проделает то же, что явная ложь.

...Часто, разлив по сто семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть — это чистая правда, ребята.
Глядь — а штаны твои носит коварная ложь.
Глядь — на часы твои смотрит коварная ложь.
Глядь — а конем твоим правит коварная ложь.

* * *

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете -
по влечению.
Жил безбедно и при деле,
Плыл - куда глаза глядели -
по течению.

Думал: вот она, награда, -
Ведь не веслами не надо.
не ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
да не доняли.

Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали,
о спасении...
Не дождались, бедолаги,
Я лежал чумной от браги,
в расслаблении.

Заскрипит ли в повороте,
Крутанет в водовороте -
все исправится.
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь -
очень нравится!

Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
медовухою.
После лишнего глоточку,
Глядь, плыву не в одиночку -
со старухою.

И пока я удивлялся,
Пал туман, и оказался
в гиблом месте я.
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.

Я кричу - не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я.
На ветру меня качает.
- Кто здесь? - Слышу, отвечает:
-я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая,
Не спасет тебя святая
богородица!
Тех, кто руль и весла бросит,
Враз нелегкая заносит -
так уж водится, -

Я впотьмах ищу дорогу,
Медовуху - понемногу,
только по сто пью.
А она не засыпает,
Впереди меня ступает
тяжкой поступью.

Вот споткнулась о коренья,
От большого ожиренья
гнусно охая,
У нее одышка даже,
А заносит ведь туда же,
тварь нелегкая.

Вдруг навстречу нам живая
Колченогая кривая -
морда хитрая.
- Ты, - кричит, - стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный,
слезы вытру я.

Я спросил: - ты кто такая?
А она мне: - я, Кривая.
воз молвы везу.
И хоть я и кривобока,
Криворука, кривоока,
я, мол, вывезу. -

Я воскликнул, наливая:
- Вывози меня, Кривая,
я на привязи.
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю -
только вывези.

И ты, Нелегкая, маманя,
На-ка истину в стакане,
больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же, толстая, в гареме
будешь первая! -

И упали две старухи
У бутыли медовухи
в пьянь-истерику.
Ну а я за кочки прячусь,
Озираюсь, задом пячусь,
с кручи прыгаю.

Лихо выгреб на стремнину -
В два гребка на середину.
ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои - кривая
да нелегкая!

* * *

Бег иноходца


Я скачу, но я скачу иначе, -
По камням, по лужам, по росе.
Бег мой назван иноходью - значит:
По-другому, то есть - не как все.

Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне -
Но не под седлом и без узды!

Мне сегодня предстоит бороться, -
Скачки! - я сегодня фаворит.
Знаю, ставят все на иноходца, -
Но не я - жокей на мне хрипит!

Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды...
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы -
Я последним цель пересеку:
Я ему припомню эти шпоры -
Засбою, отстану на скаку!..

Колокол! Жокей мой "на коне" -
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне, -
Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею -
Потакаю своему врагу!
Я собою просто не владею -
Я прийти не первым не могу!

Что же делать? Остается мне -
Вышвырнуть жокея моего
И бежать, как будто в табуне, -
Под седлом, в узде, но - без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется -
По камням, по лужам, по росе...
Я впервые не был иноходцем -
Я стремился выиграть, как все!

Владимир Высоцкий

[Адамова]

Будь проклята услужливая память,
Которая подсовывает нам
Совсем ненужные воспоминанья!
Бывает, собеседник зажурчит,
И сладко слушать этот тихий рокот,
Выхватывать отдельные слова,
Лепить из них, как дети из песка,
Пирожные и крепости.
И вдруг
Сожмется сердце, и тупая боль
Пронзит насквозь, и жалобно бормочешь:
Она любила эту поговорку.
Зачем же суждено переживать
Свою любовь? Обедать и смеяться,
И радоваться новому пальто,
Ходить в кино и жить под вечным страхом,
Что прошлое напомнит о себе
Днепровским садом, строчкою из Блока,
Письмом забытым, прядкою волос.
И все, что было позже, станет мелким,
Нелепым и ненужным.
Я сегодня
Перебирал бумаги на столе.
Нашел твою записку.

* * *

Девочка

Ребенок — глаза ее сразу выдали,
Такие синие — у детей.
Не мечтает и не завидует,
Просто смотрит на журавлей.

Они пролетают полумесяцем
И скрываются вдалеке.
Даже синица не поместится
В ее маленьком кулаке.

* * *

Все по годам: восторженность,
Потом трезвый расчет.
Вложена осторожность
В глубокие складки щек.

Потом простота и строгость —
Уже ни к чему игра,
А после идет жестокость —
Последняя наша грань.

Бессильная и тупая,
Как ломота в висках.
Жестокость наступает —
Значит, и смерть близка

* * *

Мне надоели ночи в поездах,
Купейных разговоров неизвестность
И горькая, волнующая нежность
В летящих мимо травах и кустах.

А этих полустанков пустота
И полутьма полуночных вокзалов!
И женский голос: «Я ему сказала:
«Ты слишком поздно. Я уже не та».

* * *

Уходят люди от меня.
Поочередно и попарно.
В песке их ноги утопают,
Их голоса вдали звенят.

И чайки плачут о разлуке
На незнакомом языке,
И ветер слизывает лунки —
Их отпечатки на песке.

Нет, нет, неправда, это я
Ушел по синему гудрону,
Где тополей седые кроны
Стоят на страже по краям.

Ушел туда, где небо чисто,
Где травы бережно хранят
Июльских запахов горчинку…
Уходят люди от меня.

* * *

Как моя вселенная мала!
В десяти шагах стена тумана.
И тревога в сердце, словно рана,
И в ушах звенят колокола.

Это осень. Ранняя пора,
Но уже подсчитаны приметы:
По этапу в ссылку гонит ветер
Вместе с паутиной паука.

Лужицы в прозрачном серебре,
Словно в запечатанном конверте.
Маленький эскиз. Набросок смерти —
Пасмурное утро в сентябре.

* * *

На деревенском кладбищем кресты —
Граненые дубовые поленья.
Глубокие, похожие на шрамы,
Кривые буквы скупо сообщают:
Иван, Петро, Христина, Евдокия.
Стоят две даты по краям креста.
И все кибернетические коды,
Громоздкие расчеты траекторий
Для бомб и баллистических ракет
Поместятся в короком промежутке
Меж этих двух четырехзначных чисел.
Я пробую представить эту смерть —
В углу, под образами, а сорочка
Бела, как сахар, и чиста, как смерть.
И все село приходит хоронить,
И все село приходит помянуть
Стаканом самогона. Я припомнил
Особый терпкий привкус самогона
И понял я, что это — привкус горя,
Неповторимый аромат беды.

* * *

Игра в слова — нелегкая игра.
Здесь правила таинственны и строги.
Лишь поначалу кажется, что строки
Соскальзывают с кончика пера.

Мы так спешили в этот шумный цех
Где вечный праздник, вечное веселье.
Теперь у нас не комнаты, а кельи
И горький хлеб у нас, и горький смех.

* * *

Октябрь

И вовсе не от холода продрог я,
И не от ветра на щеке слеза,
А потому, что с неба смотрят строго
Холодные глубокие глаза.

Леонид Киселев

[_КОЛЮЧКА_]

- Будешь курить?
- Нет.
- Хочешь курить?
- Да.
- А почему...?
- Секрет.
- Горло болит?
- Иногда.

Дня суета прошла.
Тишь за окном, ночь...
В спальню мою вошла
Тьмы ошалелой дочь.

- Кофе поставить?
- Нет.
- Ты заболела?
- Да.
- Это из-за...?
- Секрет.
- А в институт...?
- Иногда.

Город мельканьем фар
Грустно проводит ночь...

- Кажется, у тебя жар.
Чем я могу помочь?
Выпьешь таблетку?
- Нет.
- Чая с лимоном?
- Да.
- Он позвонил?
- Секрет.
- Ты по нему...?
- Иногда.

Яркий на кухне свет,
Чайник вскипел, свист.
Сколько проходит лет,
А я пред тобою чист.

- Будешь курить?
- Да.
- Хочешь курить?
- Нет.
Ты со мной будешь?
- Всегда.
- А почему?
- Секрет.
автора не нашла

[Optimistka]

как он чиркнет тебе ладонью по ватерлинии - будет брешь
за секунду, как ты успеешь сказать "не трожь"
и такой проймет тебя ужас, такая пронижет дрожь,
что руки не отнимешь и права не отберёшь,
только и решишь обречённо - как же ты, чёрт, хорош
как ты дышишь и говоришь
как самозабвенно врёшь
ну чего уж, режь

как ты выбираешь смиреннейшую из ниш,
неподъёмнейшую из нош,
как ты месяцами потом не пишешь и не звонишь,
только пальцами веки мнёшь,
как они говорят тебе по-отечески - ну, малыш,
перестань, понятно же, что не наш
каждое их слово вонзается рядом с ухом твоим как нож

эй, таких, как ты, у него четыреста с лишним душ
двадцать семь, больше двадцати ни за что не дашь
носит маечки с вечных лондонских распродаж
говорит у подъезда "ты со мной не пойдёшь"
только вот ты так на него глядишь,
что уж если не здесь, то где ж
если не сейчас, о господи, то когда ж


Вера Полозкова

[Адамова]

Когда буду седой..., и рутиной
Будет жизнь заростать привычно,
Буду я для тебя - красивой,
Буду я для других - обычной.

Для кого-нибудь злой, упрямой,
А кому-то и ведьмой, коброй
Если честно, и между нами,
То была я глупой и доброй.

Беззащитной и несинхронной,
Ни с теориями, ни с практиками,
И болела моя ирония
Всеми локтиками, галактиками.

И не знала тупая сила
Злом топя меня на потеху,
Как душа моя выходила
Забинтованной белым смехом.

В жизни, я как на поле минном,
Всё столетье просила вежливо
Малый тот, магазинный минимум:
— Люди, будьте взаимно вежливы! —

И была б на то моя воля
Написала бы я курсивами:
— В этом мире так много горя,
Люди, будьте взаимно красивы!

Лина Костенко
Перевод с украинского Vernad

[_КОЛЮЧКА_]

Признание Химика в любви :

В порыве страстного брожения,
Я окисляюсь от тоски.
Душа не выдержит давления
И разлетится на куски.
Одни с тобой мы в этом мире,
Инертна воля как азот.
И как H2SO4
Любовь мне сердце жжет и жжет!
А помнишь плыли мы на лодке?
Тут H2O там небосклон
В тот вечер, словно в царской водке,
Я был тобою растворён.
Клянусь я фосфором и хлором,
Невидя в жизни ничего!
Полна, давно полна раствором -
Пробирка сердца моего!

(с)

[даночка]

Пушкин
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.

Тютчев

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется,-
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать....

[_КОЛЮЧКА_]

Ф. Тютчев

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!

Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?

Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.

Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?

И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!

Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!

Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.

И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.

И что ж от долгого мученья
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!